Рождение гигантов

Рост удивленно посмотрел на нее. Неужели же он, с его очищенным сознанием, так вот незаметно потерял счет времени? Но спорить было бесполезно, Лада, конечно, знала это наверняка, иначе бы не говорила. Обдумать это Ростик не успел, потому что Председатель резковато спросил:

— Как ты собираешься его использовать?

— Попробую атаковать пауков, — это Ростик придумал однажды во время охоты. — Он очень эффективен ночью, а пауки в темноте не слишком активны... И кроме того, мне кажется, предыдущее мое задание — высаживать траву ихну с той стороны континента никто не отменял.

— Не отменял, — Дондик мигом успокоился, и даже кивнул, подтверждая уместность такого решения.

— Я бы не ходила туда, — вдруг проговорила Баяпошка. — По крайней мере, пока у нас нет достаточного количества таких вот... уродин.

— Он прекрасен, — заявил Ростик.

— Ага... Вот только отращивает броню на животе, груди и на ногах. Про руки я уж и не говорю.

Рост опешил, вернее, растерялся — ведь он-то этого не заметил. Чтобы скрыть замешательство, он повернулся к Дондику, совершенно как Гулливер, всем телом, а не головой.

— У вас имеется другое задание?

— Нет, — немного неуверенно проговорил Перегуда. — Вот только...

— Понимаешь, — энергично заговорил Пестель, — в подвале образовался еще один автоклав, как ты это называл... И никто не знает заранее, что из него появится. Но уже сейчас ясно, что... новое существо будет отличаться от Гулливера, потому что стенки полупрозрачные, и кое-что из того, что там зарождается, видно.

И тогда Ростик сделал удивительную штуку, словно давно об этом раздумывал. А может, и раздумывал, только незаметно для себя, ведь мог же он знать об этом какой-то частью мозга Гулливера. Он сказал:

— Необходимо притащить сюда Еву Бахметьеву.

— Ее-то зачем? — Баяпошка, казалось, была удивлена. Или расстроена. Выждав мгновение, она пояснила: — Она в больнице, колено придется отнимать, а она не соглашается. Еще пару месяцев так вот поупирается, и умереть может.

Но Ростик сдаваться не собирался. И не понимал, что с ним происходит, но решил тупо настаивать:

— Именно ее. Пусть я не прав, но попробовать необходимо.

Глава 8

Это состояние Ростик хорошо знал — и спать хочется так, что даже глаза болят, и твердо знаешь, что нельзя. Какая все-таки странная штука — сон, что-то при этом происходит такое, чего и словами не выразишь, вот и приходится бодрствовать. Некогда про такую боль в глазах говорили — «можно спички вставлять», это из студенческого фольклора, когда приходится добивать подготовку к экзамену в последнюю ночь, и веки, чтобы они не опускались, нужно подпирать спичками... Тот еще юмор, конечно, но с другой стороны — откуда ему-то знать, он никогда студентом не был, может, так и должно быть?

В подвале было холодно или он просто замерз от не до конца еще установившейся весны? Или ветер какой-то бьет в незакрывающуюся дверь подвала... Хотя откуда в Полдневье ветер? Он просто ничего не соображает, отупел от бессонницы и чего-то, что запрещает ему спать. При этом нервы слегка «гуляют», как говорил отец, например, он отлично слышит, если кто-то подходит наверху к входу в его, ставший чуть ли не персональным, подвал... Черт, он даже не может понять, кто это?

Он завертелся на ложе из шкур, не тех, на которых лежал Гулливер, а собственных, которые ему постелила Ладушка. Шкур много, но почему-то все равно холодно. Он поднял голову и стал приглядываться, кто спускается по ступеням. Эх, если бы он был сейчас в теле Гулливера, ему бы и смотреть не пришлось, он бы сразу все понял.

Вошла Баяпошка, она тащила громоздкий поднос, уставленный снедью. Поставила его на специальные козлы, которые тут, в подвале, были устроены вместо стола. Грубые козлы, струганы топором, что обещает или избежать занозы, или наоборот — если уж занозишься, то так, что впору хирурга звать.

— Рост, — позвала девушка, — ты трое суток не ел. А я тебе гречневых блинчиков сделала и морса из кизила... Ты раньше любил.

Он все-таки вынужден был подняться и сесть на табуретку у стола, стараясь разобрать выражение ее лица в свете горевшей плошки. Она тут же подсела, от нее пахло свежестью и теплом, но это было чужое теперь тепло.

— Скоро все и случится, — пояснил он. — Мне нельзя уходить.

— Но поесть-то можно?

Да, он отупел больше, чем полагал в своей полудреме.

— Ты тоже почувствовала?

— Ничего я не чувствую... И наши тоже — ничего.

Это правда, с тем, как аймихо относятся к гигантам, этому вот новому приобретению человечества, придется разбираться особо. Что-то тут ему не нравилось, хотя он и не понимал что. Или он уже до того устал, что ему наплевать на все? Впрочем, тоже нет — не наплевать, тут что-то другое.

Ростик попробовал опять прислушаться к себе, как делал все эти последние... она сказала — три дня. Значит, три, она лучше знает. Это он не видит даже прямого солнца, а только отражение его в системе зеркал, которыми днем освещается подвал. И уже не способен отличить этот свет от факелов.

— Хочешь, я тебя обниму... просто за плечи? Тебе теплее станет.