Все сказанное выше о гаморах диктует вывод о существовании в Сиракузах едва ли не с самого начала аристократической республики. Но кем же тогда мог быть Поллид? Ф. Ф. Соколов склонен был считать Поллида чем-то вроде эсимнета, назначенного по общему согласию граждан в период начавшихся смут, не столько, впрочем, уже между гаморами и демосом, сколько в среде самих гаморов. Соответственно он относил правление Поллида ко 2-й половине VII в. до н.э., связывая его назначение с какой-то смутой в Сиракузах, приведшей к изгнанию знатного рода Милетидов (Thuc. VI, 5, 1; см. также ниже).[331]
Со своей стороны Георг Бузольт, а вслед за ним и Г. Свобода и В. Хюттль выдвинули предположение, что Поллид был выборным главой аристократического правительства в начальный период существования Сиракуз — именно был таким же пританом, какой ежегодно избирался в Коринфе при олигархии Бакхиадов (см.: Diod., fr. VII, 9, 5; Paus., II, 4, 4) и который засвидетельствован для ряда коринфских колоний (на Керкире, в Аполлонии, в Эпидамне). При этом — и опять-таки по аналогии с Коринфом, где выборный глава Бакхиадов, как кажется, продолжал величаться царем (см.: Nie. Dam. fr. 57, 1 и 6 Jacoby),—была высказана догадка, что Поллид мог также носить царский титул.[332] Нам представляется, что эта версия с пританом-царем заслуживает предпочтения: предание о Поллиде отдает такою стариною, что лучше было бы отнести правление этого «царя» к самому раннему времени, когда могущество гаморов было непоколебимым и в эсимнетах еще не было потребности, нежели к периоду уже начавшихся смут.Так или иначе, с единоличным пританом во главе или без него, но господство гаморов в Сиракузах рано стало решающим фактором политической действительности и, разумеется, было надлежащим образом оформлено, приобретя очень скоро черты укоренившегося режима. Однако, сколь бы прочным ни было положение гаморов, жизнь постепенно стала выдвигать перед ними все новые проблемы, которые от десятилетия к десятилетию все труднее становилось разрешать. Главными факторами, создававшими эти проблемы, были непрерывный приток новых колонистов и естественный экономический прогресс, связанный с освоением хоры и развитием городских промыслов. Вехами, которыми отмечено воздействие этих факторов на социально-политическую жизнь Сиракуз, являются вывод дочерних колоний, с одной стороны, и внутренние распри — с другой.
В особенности много проблем создавал, по всей видимости, приток новых колонистов, который должны были стимулировать те социально-политические пертурбации, что охватили Элладу в VII в. до н. э. и привели к падению традиционных аристократических режимов и установлению тираний (в Коринфе, в частности, это случилось в 657 г. до н. э.). Отчасти в силу затрудненности доступа к земле, преимущественным правом на которую, по крайней мере в ближайшей округе Сиракуз, пользовались первопоселенцы, отчасти же ввиду новых возможностей, которые открывало занятие ремеслами и торговлей, эпойки по большей части оседали в городе. За их счет рос демос —свободная, но в силу своей, так сказать, второстепенности лишенная активных гражданских прав прослойка народа. Вследствие своего неполноправного положения слой этот мог стать естественною опорою для происков всяких честолюбцев, а со временем, осознав свою силу, — ведь масса и значение городского демоса должны были неуклонно возрастать, — и сам мог выступить инициатором переворота.[333]
В ту же опасную для гаморов сторону действовал и общий экономический прогресс, обусловленный отчасти усилиями самих же крупных землевладельцев и проявлявшийся в расширении активно используемой сельскохозяйственной территории, в увеличении производства товарного зерна и других продуктов, предназначенных на продажу, в развитии в этой связи торговли и различных городских промыслов. Естественно, что все это должно было содействовать размыванию сословия гаморов, выделению из него более богатых, реально сохранявших свое значение привилегированного слоя в государстве, и обедневших, чьи амбиции становились источником напряженности и смуты. С другой стороны, экономический прогресс содействовал росту города, а вместе с тем и формированию городского демоса, масса которого непрерывно пополнялась, в особенности за счет новых партий переселенцев из Балканской Греции. Вбирая в себя изгоев всех сортов, но вместе с тем создавая постепенно и собственную, новую, преимущественно денежную знать, город становился средоточием потенциально опасных элементов, которые рано или поздно должны были поднять голову и выступить против засилия землевладельческой аристократии.