Рождение Клеста

«Обид» от местного населения получили мы немало. Вот, например, тот же Малёк однажды принёс нам украденную курицу, со свёрнутой шеей и вручил, весь такой сияющий.

— Это ж воровство! — возмутился я, а Ермин меня поддержал сомнительным хмыком.

— Ещё чего! — обиделся Малёк. — Солдат должен хорошо питаться, а мы жрём, что попало…

Он отчасти был прав: взятые припасы быстро закончились из-за непредвиденных остановок, а кормиться нам без котлов оказалось невмоготу. Мы обедали в деревнях: командир останавливал отряд и с помощью местных старост распределял нас на кормление. Но крестьяне кормили нас тем, что и сами ели, а питались они нежирно… По крайней мере, курами и утками нас нечасто баловали. Так что я махнул рукой на просыпающуюся совесть, и мы радостно зажарили ту ворованную Мальком птичку на углях, да потом ещё и причмокивали.

Эх, эти непредвиденные остановки… Телеги ломаются — ладно, это ещё полбеды. А вот люди ломаются — это совсем беда. Наш командир придерживался железного принципа: «никого не бросать!» Городские мужики с непривычки натирали ноги до крови — их укладывали на новые, реквизированные специально для них повозки. Очень многие стали поносить — мы их все терпеливо ждали, пока они опорожнят свои бедовые животы. Если понос не заканчивался, то их всё-таки оставляли, но не на дороге, а в попутных деревнях. Как они потом обратно в город возвращались, без денег — про то уже мне неведомо…

А один мужик из отряда умер. Вот так, не дойдя до войны, и сгорел в лихоманке. Наверное, от дождя простудился. Ему мигом выкопали неглубокую могилу (мечами и ножами много не нароешь) и похоронили — без священника, кое-как что-то наговорив на прощание, и пошли дальше, подавленные случившимся.

Но это было ещё не самый тяжёлый случай. Гораздо сильнее нас шокировало известие, что нихельцы уже и Кремнеград взяли, а с такими темпами и до столицы скоро доберутся. Эту новость мы услышали в деревне, где остановились столоваться.

— Да ты откуда это знаешь?!! — хором закричали мы на тамошнего старосту.

— Дык, это… Гонец из города приезжал, по делам — вот и рассказал.

— А он откуда услышал?!!

— Да к ним в город много солдат пришло, и раненых. Разбили нас, говорят, совсем плохо. Силища там прёт — ужас просто: никак не совладать…

Командир ухватил мужика за грудки и рявкнул, потрясая своими патлами:

— Что за солдаты?!! Дезертиры?!! Паникёры?!! Шпионы?!!

— Дык я откуда знаю, — запищал побледневший крестьянин. — Сказал: пришли разбитые. Что я его, огнём пытать буду, что ли?

— А гонца-то хоть знаешь? Что за рожа?!

— А то… Он уже сколько раз указы нам привозил. Несколько лет работает. Прошу не портить мне рубашку, уважаемый: ниток и пуговиц нынче совсем не сыскать… В городе всё расхватали, даже соль.

— Ладно… — командир освободил беднягу из своего стального захвата. — Впредь никому не доверять. Панику — не разводить.

Мы, тем не менее, успели сильно пасть духом. У меня в груди зашебуршал нервный холодок, а потом перешёл в живот и заходил там, кругами.

— Э-э-э-эх, да твою ж маму!.. — крикнул кто-то в сердцах и даже сплюнул. — Говорил же мне сосед: куды ж вы прётесь-то, да супротив Нихелии? У них там — порядок и дисциплина, а у вас — только вилы и косы…

Командир подбежал к нему и безо всяких предисловий врезал по морде, ещё раз тряхнув своими сальными патлами, стянутыми кожаной ленточкой через лоб:

— Я же сказал: панику — не разводить!!! Ну, кто ещё с Нихелией воевать боится — говори сразу: отправлю пинком домой, без злобы — Пресветлым клянусь! — и даже осенил себя знаком Пресветлого, искренне и размашисто, яростно озираясь по сторонам, на всех окружавших его новобранцев.

Никто воевать не отказался. Даже упавший. Он потом топал, мрачный, освещая нам дорогу своим смачным фонарём под глазом. Да и мы шагали невесёлые.

Забегая вперёд, скажу, что Кремнеград никто не брал. Слишком богатое у кого-то оказалось воображение. Но для меня это был прекрасный урок того, как можно подорвать настроение в армии — даже без боя.

Дошли, слава Пресветлому…

Возле столицы уже успел вырасти второй город, — из палаток, заставленный телегами. Эдакий кочевой табор, но только гораздо больше. Мы, измученные, уже не имели сил изумляться, а удивляться было чему.

В разных местах торчали разноцветные флажки и флаги. Потом уже мы узнали, что так отмечают шатры и палатки военачальников разного ранга, да ещё и с учётом принадлежности к тому или иному полку, и научились разбираться в этой несусветной расцветке: кто там командир конного полка, а кто — пехотного. Дымились костры с огромными котлами — до нас доносился умопомрачительный запах дыма, смешанный с запахом мясной каши: время как раз приближалось к обеденному. То и дело ржали кони в разных концах бескрайнего поля; кто-то ругался, кто-то разговаривал — гомон стоял непрерывный, как морской прибой. Кто-то перебегал от костра к костру и что-то спрашивал — в ответ качали головами, и гонец поспешал дальше.