— Никак не могу! — запротестовал я. — Это же ваш, Учитель! Вы его ни разу даже и не использовали — наверное, очень дорогая штука?
— В нашей стране мужчина не может отказываться, когда ему дарят оружие. Это для нас является смертельным оскорблением.
Я тотчас взял протянутый меч и низко, как мог, поклонился:
— Благодарю Вас, Учитель, от всего сердца. Что я могу ещё сделать для Вас?
— Только одно: вернуться с войны живым и без позора.
— Конечно, вернусь! Вы же меня хорошо выучили!
— Выучить войне вообще никто не может, воин. Можно научить человека сражаться с противником, но выучить войну невозможно, не повоевав. У тебе будет совсем другая учёба…
Я ещё раз поклонился, так как не знал, что сказать.
— Ты у меня — один из лучших учеников. Я уже стар, и не успею встретить другого, хотя бы равного с тобой. Дети мои остались на далёкой родине, и никто им это оружие не передаст.
Вообще-то, давным-давно придумали почту, но я попридержал язык за зубами: вдруг с их страной почтовой связи нет?
— Спасибо, Учитель. Я обязательно вернусь и обо всём Вам расскажу.
Он покачал головой:
— Мы больше не встретимся, воин. Я это чувствую.
— Почему это? — я запротестовал. — Вы что, хороните меня, что ли?! Конечно, встретимся!
Он грустно улыбнулся:
— Твои дороги будут далеки и трудны… Нити наших судеб не пересекутся больше. Иди, воин. Прощание не должно быть долгим.
Во дворе школы я восхищённо рассматривал полученный подарок, окружённый любопытными мальчишками. Гибкий, с воронёным отливом, хорошо сбалансированный — прямо-таки сам так и тянет руку рубануть что-нибудь. Рукоять — из гладкого дерева какой-то красной породы, пропитанного потом прошлых владельцев, с выемками для пальцев. На гарде — витые узоры и замысловатая чеканка. Драгоценных камней нет, но ведь и Учитель наш не был там князем каким, чтобы получать подобное оружие. К тому же, в настоящей мясорубке все эти каменья наверняка повылетают от ударов и встряски.
Я пару раз взмахнул мечом, с тонким свистом рассекая воздух. Мальчишки восхищённо застонали.
Проводы в армию запомнились мне навсегда. Плач женщин, смех мужчин. Мальчишки шныряют туда-сюда. Собралось людей куда как больше, чем я видел при записи добровольцев. Собственно, сама запись так и шла несколько дней: желающие всё подходили и подходили, вот и набралось.
У меня за плечами висела холщовая котомка с запасом еды на два дня и отцовской фляжкой с водой. Отец на прощание сумрачно сунул мне в руки плоскую крынку с низким горлышком:
— Вот, возьми. Пригодится.
Родители меня не провожали: пришли только сестрёнка с братиком, сосавшим леденец. Пришла и Хелька, а также подружки Ермина и Малька. Так мы и толпились тесным кружком: родители моих друзей и других парней чинно стояли в сторонке и нашим разговорам не мешали. Хелька то и дело всхлипывала:
— Мальчики, ах, мальчики, как я вас всех люблю! — и вытирала платочком уголки глаз.
Другие подружки охотно смеялись, возбуждённые прощанием.
Мне было неловко из-за хелькиной сентиментальности, я то и дело пытался её приструнить:
— Ты чо? Нет, ну ты чо?! Не реви.
Мы все грызли мелкие орешки и в последний раз вспоминали общих знакомых и друзей. Солнышко жарко пригревало, мой маленький братик канючил и просился домой.
Застучали подковы: понурые лошади потащили со двора комендатуры гружёные телеги со спешно собранными припасами.
— СТА-НА-ВИСЬ!!! — грозно и одновременно радостно заорал красномордый комендант, явно поддатый.
Несколько городских стражников, которых направляли нас сопровождать, стали спешно подталкивать мужичков древками копий поближе к скрипучим телегам, формируя из них нечто похожее на походную колонну.
Громко взвыли женщины; девчонки спешно кинулись целовать нас на прощанье. Я, подгоняемый толпой, уносил на своих губах знакомый вкус вишенок моей лесной феи. Позади грустно плакала чья-то дудочка.
Мальчишки увязались за нашим отрядом, проводив его за ворота и потом ещё с поллиги. Некоторые положили на плечи палки, подражая новобранцам и топали, со всей серьёзностью изображая заправских вояк. Стая крикливых ворон сделала над нами круг, но, не видя поживы, убралась назад в город.
— Эк, ты, вороньё-то кружит… Плохая примета.
— Мал-чать! — гаркнул стражник, потрясая копьём. — Поговори мне тут… философ.
Теперь можно и оглядеться. Я невольно присвистнул: сброд какой-то. Как будто разбойники, вооружённые, чем попало, охраняют подводы с добычей. Я, Ермин и Малёк имели мечи, причём у моих друзей игрушки оказались не хуже моего: у Ермина — отцовский, а Мальку купили небедные его родители, иностранный. В целом же мечей в отряде оказалось совсем мало.