Рождение командира

Капитан стоял и смотрел на реку, он слегка сутулился, лицо у него было крепкое, с морщинами у глаз. Летягин знал от товарищей, что раньше, мальчишкой, их командир батареи катал вагонетки в шахте и любил рассказывать о прошлом, как оно выглядит рядом с настоящим.

— Вот в этих лагерях, — и теперь сказал он, — я служил помкомвзводом, когда еще на том берегу было село Ладейки, где, по преданию, Петром Первым было приказано «ло́дьи ладить». Было так или не было, а вот мы тут сейчас много кое-чего строим: широко развернулось строительство, целый город вырос за десять лет. Такие перспективы видит перед собой советский человек! И ведь, черт его знает, ничем не сломишь его, такой упорный стал, наш современник.

— Позвольте обратиться с вопросом, товарищ капитан, — вдруг неожиданно для себя сказал Летягин.

— Пожалуйста.

Летягин взволнованно, чувствуя полное доверие к капитану, рассказал все, о чем они только что говорили с Буровым. Капитан выслушал внимательно.

— Нет, первое, что я вам скажу — умереть на глазах своих товарищей, это у нас многие смогут. Так ведь не в этом дело, надо во всяком положении искать малейший выход, чтобы живым с честью выйти. А второе — надо, конечно, знать человека! Этому нас еще Суворов учил.

— Я думаю, человек в бою определяется безошибочно, нам и лейтенант наш так говорил, — все еще немного волнуясь, сказал Летягин.

— Но иногда на то, чтобы узнать человека, дается момент времени, — задумчиво сказал капитан. — Давайте присядем, товарищи, я расскажу вам про один случай, который я сам наблюдал в прошедшую войну. Он меня многому научил, прошло уже немало лет, и я его никогда не забываю, особенно в трудных случаях жизни, где надо принять решение.

Случилось это на второй год войны, километрах в двадцати пяти от Керчи. Такое есть там местечко — Тубичек. Там пришлось нам прикрывать отход моряков. Служил я тогда в гаубичной батарее.

Наши моряки были все почти из рабочих: строители, шахтеры. Хороший, крепкий народ. Мы так и звали их «наши моряки». А они нас — «наши артиллеристы». Один иностранный генерал, Бернгарди, в давно прошедшее время писал, что господствующее настроение русского солдата — это понятие о «наших», то есть товарищах по полку и во всем русском войске. Правильно и глубоко подмечено.

Больше всего нравилось мне, как крепко и организованно держатся моряки. Отступали наши моряки перекатами. Что это такое — вы знаете. Передняя цепь заляжет и отстреливается, а остальные под прикрытием огня товарищей отходят и с нового рубежа огнем загораживают отход передней цепи. Это и называется идти перекатами. Мы их в это время прикрываем. Такое впечатление получалось, что откатывается от врага одно крепкое и сбитое живое тело. Не было у нас случая, чтобы наши моряки оставили раненого или убитого товарища. И такой случай однажды получился.

Наблюдал я в это время с сержантом Звановым за их отходом и любовался, как они немцев растрепали, а сами перебираются на новый рубеж почти что без потерь. Вижу — ранило одного моряка, осколком мины оторвало ему пальцы на ноге. Он пошел за всеми, но идти, вижу, ему не легко: припадает на ногу и понемножку отстает. Моряки перебежками сильно его опередили и залегли за бугорочком, окапываются. Раненый моряк оказался один на открытом месте. Идет в сторону своих, большой, крепкий, прихрамывает, и автомат у него на шее; как сейчас его вижу.

Немцы увидели, что он отстал, и решили взять его живьем. Прекратили стрельбу и бегут за ним: один, другой, еще двое… Я насчитал девять немцев. Целая свора, и уже забегают с боков и его окружают. Наши моряки то ли не заметили, что товарищ отстал, то ли затмение какое на них нашло: не стреляют.

«Ну, думаю, вот задача! Пропал наш моряк. Немцам его отдать нельзя: живого же места не оставят. Все равно ему конец; горше самой смерти — поругание». Слышу с нашей стороны два выстрела. А немцы хотя уже в куче вокруг него, но от нас моряк еще весь на виду. Что же? Вот-вот схватят. «Пусть же, думаю, смерть его недаром скосит». «Передавай, говорю, Сережа, направление на цель!..» А он мне: «Жалко… погодите…»

Немцы голосят во все горло: «Рус, сдавайся!» Жаль мне товарища, но я уже и руку приподнял, такая у меня манера, как командую «огонь» — рукой вниз рублю.

И вижу я, моряк спокойно останавливается, обертывается к немцам, не спеша поднимает вверх левую руку… а правой берется за автомат, снимает его через голову и бросает перед собой на землю. А-ах ты! Я так и задрожал. Званов меня за руку схватил. «Огонь?» — спрашивает. «Н-нет, говорю, теперь ты погоди!» А сам силюсь понять. Что такое идет передо мной? Не может быть, что это я сам вижу. Неужели ошибся в человеке? Нет, не сдаются с таким спокойствием. Но это я думаю, а глазами вижу: поднята у него рука, автомат лежит на земле… А немцы автоматы опустили и вплотную к нему: «Рус, рус!» Охота им взять его живым. Вижу, а глазам не верю: не должно быть. Верю человеку, нашему моряку. Верю против всякой очевидности.