Рождение Контролера

— Велик только Аллах, — прервал я. — Где сейчас та посылка?

Он сказал с тревожной улыбкой:

— Нам было сказано, что вы… культурный человек…

Я спросил зло:

— На войне культурные люди?

— Вы же…

— В обществе существует мнение, — ответил я, — что культурные падают в обморок при виде крови. На самом деле культурные просто не любят заниматься грязным делом, но когда приходится, делают все быстрее и лучше некультурных… Говори!

Он прошептал:

— Аллах велик…

— Тогда умри, — ответил я бесстрастно.

Он успел только распахнуть глаза, потому что я выхватил пистолет из кобуры, выстрелил и вернул в одно смазанное движение.

Он взвизгнул, скрючился на земле в позе эмбриона, потому что я стрелял и попал точно в гениталии, что самое больное место, а также драгоценное для того, кто мечтает попасть к гуриям.

— Говори, — потребовал я. — Или отстрелю начисто!

По ту сторону забора раздался топот ног, я инстинктивно развернулся, присел. Простучала автоматная очередь, пули прошли над головой, я торопливо выстрелил трижды, ориентируясь на тень по ту сторону ветхого забора.

Там раздался короткий вскрик, я быстро взглянул на моего пленника, челюсти от злости сами стиснулись так, что перекусил бы берцовую кость мамонта.

Две пули попали ему в голову, глаза уже невидяще смотрят в небо. Что у меня за такие трусливые инстинкты, оберегают меня, как будто я…

Хотя правильно делают, что оберегают, лучше пуля в его черепе, чем в моем, но все же мог бы всадить в плечо, чтобы он выронил пистолет, в ногу, даже в обе ноги или в гениталии…

Картинка со спутника показала, что еще один убегает изо всех сил, явно не случайный прохожий, тем бы только добежать до безопасного места, а этот, напротив, бежит в ту часть города, где трущобы и запустение…

Бежать за ним пришлось между древними сараями из саманного кирпича, перепрыгивать плетни и заборы, из-под ног с истошным кудахтаньем брызгают во все стороны глупые куры, а крупный индюк сразу ринулся в атаку.

Я перескочил через забор, поднырнул под развешенное на двух веревках мокрое белье, дикари, нет чтобы купить стиральную с отжимом… хотя при здешней жаре все и так высохнет за пару минут, а проутюженное, говорят, вредно для тела…

В одном месте едва не приземлился на крупную собаку, но она, доказывая наличие интеллекта, благоразумно бросилась в сторону, злой человек страшнее любой собаки, дальше я несся через огороды, кустарники с крупными фиолетовыми плодами, снова подныривал под развешенное для просушки белье, на хрен им столько белья, не понимаю…

Ингрид стоит на перекрестке, оглядывается растерянно, я подошел быстрыми шагами, злой как два, а то и три шайтана.

— Ушел.

— Прости, — сказала она виновато, — это я все испортила…

— Что насчет машины? — спросил я.

Она все поняла правильно, указала взглядом на потрепанный старый «Форд».

— Владелец вот этой с букетом цветов только что вошел вон в тот дом. Некоторые ценности универсальны…

— Воровство машин, — сказал я, — еще универсальнее. Хоть и называлось раньше конокрадством. Поехали! А то Левченко с орлами отяжелеют так, что и в машину не залезут.

На этот раз промолчала, что красть машины нехорошо, мы же не воруем, а всего лишь заимствуем на короткий срок, а оставляем в целости, даже не поцарапанные.

— Я за руль, — буркнула она, — а то водишь как сумасшедший. Руки дрожат? Почему?

— Курей крал, — буркнул я.

— А сало?

— Сало перепрятали.

Она медленно повела автомобиль к выезду из переулка, некоторое время даже пригибала голову, ожидая услышать «Стойте! Это моя машина!», но все обошлось, выкатились на улицу попросторнее, народу многовато, разделения на тротуар и проезжую часть нет, словно все еще в девятнадцатом веке…

Я подумал, что вообще-то все верно делают Штаты: во имя мира и прогресса старательно разжигают конфликты по всему миру. Пусть везде начинаются войны всех со всеми, а они там за океаном выиграют драгоценнейшее время.

Надо успеть первыми добежать до сингулярности, а тогда гребись конем неблагодарная Европа, дикая Азия, озверелый Ближний и Дальний Восток и вообще весь-весь мир! Надо успеть, создать, стать бессмертными и неуязвимыми, сверхлюдьми, а все остальные — какие-то вонючие тараканы, то ли раздавить вас всех, то ли сами друг друга пожрете… Или вирус для вас быстренько создать, чтобы все склеили ласты и освободили землю под парки и зоны отдыха.

Ингрид оглянулась, вскрикнула в тревоге:

— Нас преследуют!

— Да пусть, — ответил я, недовольный, что оторвали от мыслей о великом, что и есть высокое. — А что им еще делать? А жить хотят интересно. Романтично и бригантинно.

Она фыркнула в неуверенности:

— Это интересно?

— А ты как думаешь? — спросил я. — Тебе же интересно?

Она зло зыркнула искоса, но не стала уверять, что ее идеал — жизнь домохозяйки с кучей детей на кухне.

— Они разрушители, — ответила после паузы, — а я на страже порядка. Разницы не видишь?

— Разрушать романтичнее, — напомнил я. — Народ поет о пиратах на бригантинах, а не о тех, кто ловил их и вешал. Ты же романтичная… э-э… душа?

— Не настолько, — отрезала она.