Рождение легиона

– «Ох, Скраппи!» – тихо простонал Графит. Лежа на его животе, я чувствовала, как нетерпение пегаса растет, причем в совершенно прямом смысле, едва ли не приподнимая меня в воздух. Но что же мне делать теперь? Прислушиваясь к себе, я не смогла найти никакого ответа – древний дух тактично ушел куда-то в тень, предоставив нас самим себе, и вместо подсказки, совета, к которым я уже привыкла обращаться в сложный момент, меня встретила пустота. Пустота, которую мне следовало сохранить в себе… Или наполнить чем-то новым. Конечно, технически я знала, как проходит весь процесс, причем у обоих видов сразу, но что касается самих ритуалов и каких-то действий, обставляющих все это действо – тут я была полным профаном. И я не могла не признаться, что какое-то темное, липкое, пряное чувство внутри требует от меня прикоснуться к разделявшему нас с Графитом предмету, затуманивая мой мозг тяжелым бархатным пологом желания, тонким ручейком разливаясь по позвоночнику и хвосту.

«Что же делать? Поддаться чувствам? Уступить напору того, к кому испытываешь сильное, порой неконтролируемое, чувство? Или же…» – я чувствовала, что начинаю паниковать, не в силах найти ответы на какие-то странные, совершенно нелогичные вопросы, сумбурным роем крутящиеся у меня в голове – «О боги, он что, ЕЩЕ подрос?!».

– «Скраппи, что с тобой?» – спросил меня Графит, внезапно переворачиваясь на бок и сбрасывая меня на кровать – «Ты вся дрожишь – что случилось? Я тебя напугал?».

Не отвечая, я обняла его за шею, спрятав мордочку в густой зимней шерсти, чувствуя, как успокаивается пегас, и по мере того, как выравнивается его дыхание, уменьшается его «достоинство», так напугавшее меня своими размерами. Мое сердечко колотилось так, что я чувствовала, что еще немного – и оно выпрыгнет у меня из горла. Думая, гадая, споря сама с собой и не находя ответов на мучавшие меня вопросы, все, что я могла – это позорно разреветься на груди пегаса, шмыгая носом в мгновенно промокшую кисточку[21] у него на груди. Обеспокоенный Графит пытался меня спрашивать о чем-то и даже тормошить, рассказывая что-то смешное на ушко, но вскоре сдался и прилег рядом со мной, слушая мое прерывистое, успокаивающееся дыхание. Я так и заснула – обнимая шею самого любимого в этом мире существа, уткнувшись головой в черную, пахнувшую горечью старого табака, шерсть, даже во сне ощущая себя самой последней дурой.

* * *

Утро выдалось отвратительным. Вскочив, по развившейся за время учебы привычке, рано утром, я выползла на кухню невыспавшаяся и мрачная, как сыч, вяло поприветствовав по-стариковски рано поднявшихся родителей. Сидя за столом и надуваясь утренним чаем, я все время поглядывала на пустующее место Графита, гадая, куда мог деться с такой рани этот неугомонный пегас. Судя по календарю, это был выходной день, и червячок беспокойства, растущий во мне в течение всего утра, потихоньку перерастал в тихую панику.

– «Не знаю, дочка» – пожал плечами Дед в ответ на мой вопрос – «Исчез уже с утра. Может, к себе домой полетел, аль еще куда…».

– «К-куда это «домой»?» – опешила я, не в силах представить для пегаса другого дома, кроме нашего старенького вагончика, по-прежнему стоявшего во дворе – «Он что уже… Уже переселился? Живет с… с кем-то?!».

– «Когда ты уехала, Графит устроился на работу в службу погодного патруля» – обстоятельно стал объяснять мне старик, покачиваясь в своем кресле-качалке, бывшим его гордостью и венцом столярной мысли Деда – «Работа, конечно, не слишком почетная, особливо если в захолустье какое загонят, но паренек, кажется не промах – его зазвали в особую бригаду этих крылатых, оказывающую посильную помощь тем патрулям, которые по каким-либо причинам не справляются с погодой. У них даже свое облако жилое есть. Может, случилось где-нибудь чего?».

– «Поссорились, что ли?» – понимающе спросила меня в свой черед более проницательная Бабуля, отбирая у меня банку с джемом, которую я уже успела ополовинить, находясь в самых расстроенных чувствах – «Ну, полно тебе малиной-то горе заедать, как медведь. Сходила бы ты лучше, погуляла, подруг своих проведала – глядишь, и найдется твой ненаглядный. Письмо, опять же, получишь…».

– «Какое еще письмо?» – вяло заинтересовалась я, с сожалением провожая глазами исчезающую в шкафу банку и делая себе пометку запомнить место ее расположения на случай ночного налета – «Кому еще что-то нужно от опозорившейся пегаски?».

– «Не гунди, а иди на почту!» – усмехаясь, проговорила Бабуля, выпроваживая меня вон, перед уходом, набрасывая мне на шею шерстяной шарф и уже поглядывая на теплую попонку – «Твоя подруга Дэрпи уже два раза залетала, каждый раз отказываясь отдавать мне письмо. Все ждет, когда сможет передать его тебе самолично!»