Рождение легиона

«Неужели я становлюсь настолько злой?» – раздумывала я, возвращаясь в вагон, где меня уже встречало несколько десятков пар глаз. Несмотря на попытки изобразить безразличие, пегасы, не исключая своего куратора, напряженно ждали моего возвращения, и стоило мне войти в вагон, как я почти физически ощутила, как спадает напряжение, буквально витавшее в атмосфере деревянной коробки, мчавшейся по заснеженным рельсам северной части страны.

– «Доброе утро, Крылышки» – мягко поздоровалась со мной Стик, бросая быстрый взгляд на закрывшуюся за мной дверь тамбура – «Ты не хотела бы к нам присоединиться?».

– «Спасибо, соратник Френа» – отвыкнув за несколько лет от звуков родного для Древнего языка, я не сразу сообразила, что она обращается ко мне, используя это смешное слово. «Krylishky» – наверное, это и было тем самым «домашним» именем настоящей Скраппи Раг, и мне пришлось несколько раз выговорить его про себя, привыкая к незнакомым, мажущим рот словам – «Мне кажется, их тяготит мое общество».

– «Не стоит их в этом винить, Скраппи» – так же негромко ответила мне белая земнопони, бросая взгляд на рассевшихся по вагону подопечных. Разбившись на две группы, пегасы играли в шахматы, читали или тихо пели что-то, негромко аккомпанируя себе постукиванием копыт – «После всего, что произошло, после твоего исчезновения… Откровенно говоря, они все опасаются, что ошиблись, и ты – это не ты. Что кое-кто ошибся, и вместо Скраппи Раг мы взяли с собой совершенно постороннюю кобылку. И их можно понять».

– «Конечно можно!» – покладисто согласилась я, невольно повышая голос – «Это ведь я постучалась к ним в дом! Это ведь я дернула беременную кобылу на другой конец страны, к ее, так называемой, «семье»! Что, разве вы не помните, как это было?».

Судя по колебанию, с которым Френа отвела от меня глаза, она помнила.

Помнила и я.

Несмотря на последние числа месяца Зерна, на дворе уже вовсю царило лето. Солнце, сменившее свой свет с пронзительно-желтого на мягко-золотой, растеклось по соломенным крышам, обновленным после зимы, свежей зелени деревьев и траве. Лужи подсохли, ручейки обмелели к неудовольствию окрестной детворы, и по большей частью не мощеные улицы вновь стали проходимы, оставляя на копытах вместо ошметков грязи серовато-желтую пыль. Оживший после зимней спячки городишко напрягся, крякнул – и вновь немного разросся, раскинув дома туда, где раньше были лишь овраги да бурьян, позволив мне наглядно убедиться, как работоспособны наши преемники. Вооружившись пилами и молотками, пони споро работали, день и ночь возводя новые дома. Не удержавшись, я напросилась в помощники, и с удовольствием потопталась по цементному раствору вместе с Пинки, ощущая, как начинают гудеть отвыкшие за несколько месяцев от изнуряющих тренировок ноги, плечи и круп. Конечно, ныряние в него с последующим барахтаньем в сером цементе было лишним, но последующая помывка в садовом бассейне кого-то из соседей оказалась неплохой наградой за победу в соревновании «макни подругу в цемент». Конечно, досталось нам потом на орехи и от Бабули, да и Графит не остался в стороне… Но это была уже другая история.

БАХ. БУХ. БАХ.

Тяжелый грохот четырехногого манекена, похожего на древнего «козла»[243], заставлял стекла кухни, выходившие на задний двор, тонко дребезжать и звякать. Нацепив на себя тяжелый, тренировочный доспех, я пару раз обогнула городок, на последнем километре заставив себя перейти с рыси на галоп, и теперь, разогревшись, изо всех сил лупцевала раскорячивший корни-ноги манекен длинным, тяжелым мечом. Мой грифоний трофей, похоже, как раз и предназначался для прорубания вражеских доспехов, действуя скорее как колун, нежели как меч, которым можно было бы пофехтовать, и как выяснилось, для владения этим мечом требовалась сила и недюжинное искусство. Конечно, мои «когти» вполне соответствовали моим требованиям, но в горячке боя, в строю, было не до индивидуальных поединков.

БАХ. БАБАХ. БУХ.

За грохотом и звоном, я не расслышала стук в дверь. Немудрено – качавшийся и подпрыгивавший на своем месте манекен грохотом проминавшихся под моими ударами доспехов заглушал любые звуки, а мое сопение, гулко отдававшееся в моей голове, и подавно делало невозможным любое, мало-мальски нормальное общение.

– «Скраппи, милая…».

БАХ. БУ-БУХ. БАХ. ДЗИНнннь.

– «Ну, баловница!» – отступив для нового броска на манекен, сквозь звон в ушах, я услышала сварливый голос Бабули – «Хватит! Хватит, я кому говорю! Скоро рожать, а она все в своем железе носится! Вон, дверь лучше открой – кажется, это к тебе!».

– «Ко мне?» – откинув нащечники[244], удивленно вытаращилась я на старую кобылу, невольно потряхивая гудящей головой – «А почему именно ко мне?».

– «А к кому же еще?» – резонно заметила та, тыча копытом в сторону окна, за которым маячили крылатые фигуры – «Опять, наверное, твои подчиненные».