Рождение Мары

– В точку, Нанду.

– …что ты заблудилась в городе… Подожди, что?!

– Меня похитили.

Тишина.

– Нанду, ты здесь?

– Повтори, что ты сейчас сказала, – хрипло попросил он.

– Дай мне Вукович.

– Нет, сначала объясни мне…

– Включи громкую связь, – перебила Мара.

– Готово, – в трубке зашуршало: они ехали в машине.

– Мисс Вукович, днем кто-то пришел в номер в вашем облике. Она предложила поехать на могилу моей мамы, я согласилась. Потом поняла, что это не вы, и сбежала.

– Вот черт! – И Нанду добавил что-то на португальском.

– Ты в порядке? – хорватка звучала сдержанно.

– Да.

– Где ты?

– Я… – Мара замялась, голос Вукович снова показался ей странным. – Какая была погода в Стокгольме, когда мы прилетели из Москвы? И с чем было мороженое?

– Шел дождь. И никакого мороженого мы не ели.

– А как зовут моего первого опекуна?

– Караваева Анна Леонидовна. Мара, это действительно я.

– Да, она весь день была со мной, – подтвердил Нанду. – Так где ты?

– В детском доме.

Вукович издала неопределенный звук, из-за помех Маре сложно было отличить смех от ее обычного хмыканья.

– Молодец, Тамара, – сказала хорватка. – Через час будем.

– Слишком быстро. Придется дождаться ночи. Хотя бы одиннадцати часов. Отбой в девять, но старшие иногда ходят по коридорам.

– Жди и смотри в окно, я пришлю Нанду.

– Ладно. Третий этаж, над главным входом четвертое… Нет, пятое окно слева. И купите что-нибудь для Лизы. Она так выручила… Чтобы Нанду смог поднять.

И Мара отсоединилась.

Леденцы закончились быстро, но сытости не дали. Она постелила на пол пуховик, прилегла, вглядываясь в ночное небо за окном, чуть скрашенное вспышками от мигающей новогодней гирлянды. Больная лодыжка пульсировала. Завтра, наверное, вообще не сможет на нее наступить. Звук машины всякий раз заставлял ее съежиться в ожидании. Вукович? Или похититель?

И тут в дверь кто-то поскребся.

– Это я, – раздался шепот Тимохиной.

Мара поднялась и впустила Лизу. Та пихнула что-то ей в руки, в темноте было ни черта не видно.

– Хлеб и печеночные котлеты, – пояснила Тимохина. – Хлеба мало дали, а котлеты три взяла, их все равно почти никто из наших не ест.

Мара их тоже не жаловала. Обычно. Но сейчас в животе заурчало, она торопливо откусила сразу половину и прикрыла глаза от удовольствия. Этот сухой, сладковатый с горчинкой фарш казался ей верхом кулинарного мастерства.

– Ну как ты? – тихо спросила Лиза.

– Не жнаю, – с набитым ртом проговорила Мара. – Нормально.

Здесь не привыкли делиться переживаниями, потому что произнесенное вслух сразу кажется материальным. Нет слов – нет слабости. Про перевертышей рассказывать тоже нельзя было. Оставалось только вскользь упомянуть Швецию и пансион, который Мара из чувства солидарности назвала интернатом, и радоваться, что подруга не станет стучать.

– А ты как тут, Тимохина?

– Обычно, – сдержанно ответила Лиза. – После твоего ухода Кириллу стало скучно, он переключился на меня… Но у меня есть подсобка, так что терпимо.

Котлета комком встала в горле. Мара и не думала о том, что без нее здесь кому-то станет хуже. А что она могла сделать? И разве была в этом ее вина? Нет и еще раз нет. Но почему тогда непонятное, тяжелое чувство заскреблось изнутри?

Уничтожив свой сухой паек, Тамара поблагодарила Тимохину и вернула ей телефон.

– Ключ засуну под плинтус прямо у двери, – предупредила она. – Завтра меня здесь уже не будет. И как придешь, загляни под стеллаж, там в ящике был мой тайник.

– Зачем?

– Загляни.

– Как скажешь.

Они распрощались, и Лиза уже развернулась к двери, но Мара окликнула ее. Что-то не давало покоя. Она не могла спокойно жить в Линдхольме с друзьями, зная, что Тимохину будут травить еще три года.

– Я тебя найду, – прошептала Мара. – Я постараюсь хоть что-то сделать… Тебя заберут…

– Хорошо бы, – вздохнула Лиза и прокралась в коридор.

Едва заперев за ней дверь, Мара услышала тихий скрежет, будто иглой водили по стеклу. Нанду! Второпях она споткнулась о ящик. Распахнула форточку – ее окатило морозным воздухом, над ухом захлопали крылья. Она замерла, но ничего не происходило. Нечем было даже посветить.

– Ты где? – прошептала она, слепо шаря глазами по комнате.

В ответ знакомый дроздовый посвист: три долгих, два коротких.

– Я поняла, что это ты! Перевоплощайся!

Снова заливистое щебетание.

– Да тут и так темно, я даже не знаю, куда мне отвернуться! – Она встала в угол, как наказанный ребенок. – Все, не смотрю.

Шорох, стук, шипящее португальское ругательство.

– У тебя нет фонарика? – спросил Нанду уже по-английски.

– Конечно! Фонарик, палатка, спальный мешок и портативная радиостанция, – съерничала она.

– Где ты тут? – Он нащупал ее ладонь и положил туда что-то маленькое и холодное. – Купили твоей подруге кулон. Пока вы болтали, я чуть не окоченел. Даже ваши дрозды улетают на зимовку, а мой тотем вообще к этому климату не приспособлен.

– Ладно, извини, – она села на корточки и убрала подарок в тайник.