Рождение мыши

Он занимал довольно большую светлую комнату с окнами в чахлый госпитальный сад. Когда они вошли, она увидела, что на диване спит в самой неудобной, почти собачьей позе (как-то перевернулся, собрался в клубок) какой-то мужчина, не то в военной, не то в инженерной форме — виднелся только острый мысок его подбородка да рыжий ус.

— Ой, — испуганно шепнула Нина, — у вас тут…

— Ничего, ничего, — громко ответил Николай, — его все равно сейчас будить. Это Максимов. Охотовед из заповедника. Наш сегодняшний спутник в горы.

«Наш спутник»! — быстро же он решает за нее все вопросы! Она хотела что-то сказать, но ее отвлекла комната… Она напоминала живой уголок их школы-десятилетки. Во-первых, всюду торчали рога, черепа, шкурки, целые готовые чучела; во-вторых, со всех стен блестели покрытые целлофаном листы ватмана то с карандашными, то с акварельными рисунками зверей. И кого тут только не было! Сонюшка в листьях; рысь притаилась на ветке сосны, а внизу по снегу, осторожно ступая, идет нежная и гордая козочка; мишка-медведь, сам черный, ошейник белый, сидит возле ручья, ловит лапой рыбу; громадная желтая ящерица-варан с занесенным, как бич, хвостом и зубастой пастью не то крокодила, не то птеродактиля ощерился на перепуганного пса; волк воет; лисица играет; кошка спит — и еще много, пожалуй, с полусотни, рисунков. У художника была твердая беглая рука, и он удивительно схватывал душу зверя. Так Сонюшка напоминала Нине пухлую девушку, а у рыси были беспощадно ясные, с небольшой японской раскосинкой глаза и жесткая, гордая и спокойная сосредоточенность.

А еще в комнате были клетки, садки и вольеры. В одном углу хлопал глазами филин с перьями цвета трухлявой древесины, в другом лежало, свернувшись клубком, какое-то животное — не то лиса, не то собака.

— Кто это? — робко спросила Нина.

— Енотовая собака, — ответил Николай; подошел и почесал зверя за ухом. Зверь вскочил и запрыгал на решетку.

— Сегодня с тобой Шара погуляет, — сказал Николай еноту. — Смотри, чтоб без историй! Все, собака, понимает.

Он подошел к небольшому стенному шкафчику, распахнул его настежь и сказал:

— Ну, вот, смотрите!

Нина ахнула — таких яблок, огромных, блестящих, чисто отлакированных, разрисованных самым горячим чистым пламенем и дымом, все равно как малявинские бабы, она еще не видела и даже и не думала, что такие могут быть. Взвихренное пламя было нарисовано в нескольких пучках — один пучок шел с одной стороны яблока, другой — с противоположной. Один был чистейшего багрянца, другой — алый, с дымом и медной прозеленью, — они налетали друг на друга, скрещивались, расходились и сходились.

— Хорош? — горделиво спросил Николай.

Нина молча кивнула головой. Тогда он разломил яблоко, и оно сочно брызнуло в них розоватым пенистым, как кумыс, соком. Николай протянул Нине половину, и она увидела, что мякоть светлая, нежно-розовая и состоит из целых кристалликов: неровная поверхность ее даже, как кусок кварца, вспыхивает на солнце.

— Пожалуйста, — предложил Николай.

Нина откусила кусок. Вкус у яблока был острый, искристый, с иголочками. И Николай тоже откусил бочок от своего. Так каждый и съел свою половину.

Потом Николай встал, решительно подошел к Максимову и тряхнул его за плечо.

— Михаил Николаевич, пора, — крикнул он, — дама уже ждет.

И посмотрел на нее так, как будто эта круговая чаша — яблоко — решила за нее все и она теперь не вправе отказаться от их компании.

И она действительно не отказалась.

Глава 4

Когда они доехали до речки Горянки, Максимов остановил лошадь и сказал:

— Ну, товарищи, я на час к объездчику, а ты, Коля, как? Сейчас со мной или…

— А мы пока побродим тут, — сказал Николай. — Как вы, Нина Николаевна? Согласны?

— Да, конечно, — сказала она и соскочила с коня.

И Николай спрыгнул тоже, но упал.

— Э, брат, — покачал головой Максимов. — С лошадью-то ты…

Это был тонкий сухой мужчина с усами, с мордочкой не то енотовой собаки, не то ежа и серыми пустоватыми глазами. Он ехал, а за ним бежал черный лохматый Нерон.

Николай вздохнул.

— Да, конечно, по сравнению с Ниной Николаевной похвастаться мне нечем — вот она сидит на коне, как молодая богиня.

Нина перед поездкой переоделась, на ней была черная жакетка, легкое платье жемчужного цвета, а на ногах не туфли, а сафьяновые полусапожки.

— Я в институте взяла приз, — похвасталась она. — Я ведь казачка…

Ее пьянили горы, воздух, езда, бессонная ночь, выпитое вино, молодые яблоки.

Николай взял ее лошадь под уздцы.

— Едем! Нерон, ко мне! Посмотрим речку.

Речонка в этом месте била зелеными и белыми фонтанами между двух камней. Один камень, плоский, розовый, весь в раковинах и заусенцах, лежал, и вокруг него все время вскипали и взвихривались волны; другой, похожий на черного монаха, понуро и мрачно стоял над ним. Крутились и кипели воронки. Мельчайшая водяная пыль летела и гудела над этим монахом фонтанами и водоворотами. Гром был такой, что — рядом росли кусты барбариса, старая шелковица, лопухи и болотная трава — все это гудело и дрожало.

— Как по гробам грохочет, — крикнула Нина.