Рождение мыши

Он сидел, курил и о чем-то думал. Она подошла и обняла его за шею.

Он поднял глаза.

— А знаешь, мне этот, с усиками, резко не понравился! И как хочешь, но странный визит! Не находишь?

Она недовольно отпустила его и отошла.

— Наоборот, я очень рада, что ребята заходят ко мне так запросто! А тебе, я вижу, это не нравится! — Она всегда подсознательно защищала от него свою свободу.

— Опять те же глупости, — поморщился он. — Но разве ты не видела, что тебя ставили на очную ставку?

— Как?

— А так, один спрашивает с демонической улыбочкой, а другой клонится, горит и обливается потом. Эта эспаньолка, видно, большая ехида! У нее и повадочки прокурорские, ну как же? Сталкивает, допрашивает, сличает, выводит на чистую воду. Нет, зря ты спуталась с ребятами.

Она резко ответила:

— А знаешь, ты все-таки выбирал бы выражения, а? Что это значит: «спуталась»? Я, выражаясь твоим блатным языком, спуталась только с тобой, и больше ни с кем я пе путаюсь. Думай, что говоришь.

— Хорошо, — ответил он твердо, — но мальчишек ты брось.

— И опять-таки говорю тебе: выбирай…

— Брось мальчишек! Ты с ними связалась, и очень нехорошо связалась. Пишешь двусмысленности, читаешь двусмысленные стихи, двусмысленно себя ведешь. И парень забил себе что-то в голову — и правильно: должен был забить. Он тебя считает неспособной на такие штучки, а ты способна и играешь. Нет, это ты скверно, скверно придумала. Он тебе не мышка.

Он говорил очень резко и спокойно, она опустила голову.

— Ну, прости меня, — сказала она просто. — Ты прав, конечно. Это верно — нехорошо! Я больше не буду. Я тоже все поняла и сделала выводы.

И Онуфриенко тоже сказал:

— Ну, прошу прощенья, брат. Я ведь тебе верил только процентов на пятьдесят.

— Да? — удивился Костя. Они уже шли по улице.

— Да. Считал, что ты немного все-таки гнешь лишнего. Ну прибавляешь кое-что. Но ты не сердись: кто же на свете не врет? Я сам, когда рассказываю, беру лишку.

Костя искоса, но внимательно посмотрел на него — не разыгрывает ли? Нет. Онуфриенко смотрел на него просто и искренно.

— Поэтому ты и про каток…

— Именно поэтому! Говорю: прости — виноват.

Несколько шагов прошли молча, потом Онуфриенко вздохнул и сказал:

— Значит, верно: любит тебя! И ничего тут не скажешь — любит!

Это последнее «любит» он произнес с такой железной уверенностью, что у Кости замерло сердце и на эту минуту он тоже поверил: «Да! Любит!» Целые пять минут они дружно шли нога в ногу.

— А что она на пять лет старше тебя, это чепуха, — словно прочитал его мысли Онуфриенко. — Знаешь что? — Он вдруг остановился, и голос зазвучал, как флейта. — Знаешь что? Женись на ней, а? А она пойдет. Я уже вижу, что пойдет.

Костя молчал. Он был счастлив.

— Помни, брат, — строго произнес Онуфриенко, — второй раз такую не встретишь, — ото всей души советую: женись! — и сейчас же заговорил о другом.

Глава 3

Через три дня в одно очень теплое февральское утро, когда капало со всех крыш и город был весь до краев наполнен прозрачным стеклянным перезвоном, Семенов зашел в театр. Шло уже четвертое действие — массовка, и она подобрала всех студийцев из уборных и коридоров. Николай походил по мастерским и фойе, постоял около столярки, с наслаждением втянул запах скипидара и стружек и спустился в буфет. И там тоже никого не было, только за стойкой полная волоокая буфетчица читала «Графа Монте-Кристо» да в самом уголке за отдельным столиком сидела такая же волоокая и толстенькая, как снегирь-пухляк, поэтесса Надя Соколова в своей постоянной мохнатой фуфаечке шоколадного цвета, задумчиво поглаживала забинтованное горло и помешивала чай ложечкой. Николай тихо прошел к стойке, заказал что-то и, неся перед собой тарелочку с пирожными, подошел к Наде

— Что грустите, Надя Соколова? — спросил он ласково.

Она быстро обернулась.

— Если вы не возражаете… — Николай отодвинул от стола стул и сел с ней рядом. — Надя, вот эта тройка — ваши, а мои — эти песочные. — Надя переполошилась, вспыхнула, но он спокойно отложил себе два пирожных и пододвинул ей тарелку. — Отчего вы не на сцене и одна и грустная?

Надя печально погладила горло:

— Связки у меня что-то. — Она все время болела ангинами.

— Так вы кричите на своих пасомых! Ай, ай, Наденька!

Надя задумчиво посмотрела на Семенова и вдруг решилась:

— Николай Семенович, можно с вами поговорить серьезно?

— Вполне, Надя, — дружелюбно кивнул Николай, — слушаю вас.

— И кон… кон-фи-ден-ци-ально, — старательно выговорила Надя, загораясь все больше и больше.

— И конфиденциально тоже можно. Но только идти для конфиденции никуда не потребуется? Нет? Ну и хорошо — валяйте тогда.

Надя посмотрела на него, открыла было рот, но сейчас же осеклась и схватила пирожное. Николай посмотрел на нее и встал. Он прошел к столику, заказал бутылку пива, два стакана, вернулся, сел и сказал:

— Итак?

И тут Надя, глядя ему в глаза, пожаловалась:

— У нас очень неладно с Любимовым.

— Да? — Николай наполнил стаканы и один подвинул Наде. — Что же именно с ним происходит?

— Какой-то странный он стал, — сказала Надя, нервно теребя кончик скатерти. — Пьет! На занятия не ходит! — И она пригубила стакан.