Рождение мыши

— За ваши успехи! — Николай чокнулся с ней. — Хорошо, и чему вы это, Надя, приписываете?

Надя поколебалась, подумала.

— Все Онуфриенко, — сказала она вдруг, — это он все! Страшно неприятный человек.

Николай смотрел на нее внимательно и ласково.

— Чем же, Надя, неприятный?

— Пьет, устраивает вечеринки, у него всякие там… Какие-то у него знакомые, — нервно, отрывисто и резко говорила Надя, — циркачи какие-то; работает он в филармонии кассиром, а деньгами — так сорит! Откуда эти циркачи? К чему они?! — она негодующе пожала плечами.

— Но как вы, однако, о циркачах! — покачал головой Николай. — Нельзя так, Наденька, цирк — это большое искусство.

— Господи, да какое же это искусство! — ужаснулась она. — Это же просто-напросто… — И она не нашла нужных слов.

Николай нахмурился.

— Ну а что ж вы, не можете притащить его на собрание и пробрать с песочком: почему пьешь? почему дурака валяешь? почему на занятия не ходишь?

— Так у него же всегда на все уважительные основания, — хмуро сказала Надя. — Справки от врача, и потом… — она не закончила.

— Ну, ну?

Надя хмуро смотрела на скатерть.

— Рябов однажды по поручению комитета говорил с ним, и Костя сказал: «Вот вам мои справки от врача, и всё! А будете разводить сплетни — уйду из студии».

— Ну и скатертью ему дорога, — возмутился Николай, — и плевать на него, если он такой, что не считается с товарищами… так, Надя? — Надя молчала. — Что, разве не так, Наденька?

— Не наплевать, — ответила тихо Надя. — Нам на Костю не наплевать.

Это «нам» прозвучало как «мне», и Николай так это и понял.

— Ну хорошо, — сказал он, — но вот вы сказали «пьет», что ж он — буянит, не работает, приходит пьяный в театр?

— Ну что вы! — почти суеверно испугалась Надя. — Нет, нет!

— Но тогда, Надя, может быть, и вообще не пьет? Кто видел-то?!

Надя подумала.

— Я видела! — сказала она хмуро.

— На праздниках?

Она все смотрела на скатерть.

— Нет, не на празднике. Он стоял пьяный возле гостиницы и смотрел в окно.

Наступила небольшая пауза, а потом Надя заговорила горячо и тихо:

— Нина Николаевна очень хорошая, честная, добрая, ей ничего никогда не жалко, мы ее все любим, но зачем она играет Костей? А она ведь играет! — Николай молчал. — Что ж, разве она не понимает… Ой, что я говорю, — и Надя прижала ладони к разгоряченному лицу.

— Нет, нет, — спокойно заверил ее Николай, — я вас слушаю. Вы правильно говорите.

— Они ездили за город на каток, и она по дороге читала ему какое-то стихотворение, что-то такое «мы едем на каток, и я тебя люблю» и что-то там еще. И он целовал ей руку, и она смеялась и учила. — Надя говорила, морщась, как от зубной боли. — И это уже пошло по студии, и… — Надя что-то проглотила. — Она же любит вас… Зачем же она…

— Так! — Николай встал. — Надя, еще один вопрос: с ним никто больше не говорил? Разумеется, не о катке, а о том, чтоб не пил, не пропускал занятий, и вообще…

— Нет.

— Так пусть поговорят. А я нажму с другой стороны.

— Но, Николай Семенович, — всполошилась Надя, — вы…

Николай сжал ее руку.

— Все будет в полном порядке. Никто ничего не узнает. А поговорить с Костей надо сегодня же.

Николай зашел к Нельскому. Нельский, чистый, выбритый, без пиджака, в перламутровом джемпере, стоял перед столом, курил и рассматривал какие-то лежащие перед ним эскизы. Увидев Николая, он поднял голову.

— Как раз думал о тебе! Ты к Ниночке пойдешь? Ну так и я с тобой.

Николай сел.

— Пойдем. А что-нибудь случилось?

— Да вот, видишь, принес художник костюмы, — горько усмехнулся Нельский.

— А ну? — протянул руку Николай.

Нельский быстро собрал эскизы и спрятал в стол.

— A-а! Даже показывать не хочу. Наляпал, намазал дурак как на цыганскую юбку да и говорит: «Это — романтический стиль». А что ты так рано пришел? Поссорился опять? Так?

— Нет, не так, — сухо ответил Николай. — Слушай, что из себя представляет Онуфриенко?

Нельский пожал плечами.

— Ну как что? Ты ж видел его — тот, высокий, в модном пиджаке.

— Я спрашиваю не кто он, а что он. Ну анкетно, анкетно!

— Анкетно? — Нельский подергал ящик. — Двадцати пяти лет, служащий, работает в филармонии.

— Разве не в цирке?

— Нет, не в цирке, с циркачами он только иногда ездит летом. Холост, под судом и следствием не был. Что еще? Сын коммерческого директора Госспирта. Вот и все, пожалуй!

— А лично?

— Ну а лично ты его опять-таки видел — играл Яго в переходном. И, надо сказать, отлично играл, одет с иголочки, надушен, финтит. А вообще очень способный парень — пожалуй, самый способный на курсе.

— А Любимов?

— Э-э, нет! Не тот коленкор! — засмеялся Нельский и снова сел. — Вот ты думал — ну кто такой Любимов? Красавчик, резонер, декламатор, маменькин сынок, Митрофанушка. Поэтому он так и хорош в «Коварстве». Сама роль сшита по нему. Это вы с Ниночкой так разахались вокруг него, а его еще дрессировать и дрессировать! Вот так-то, друзья!

— А у Онуфриенко что?

— А у Онуфриенко отличная техника. Ритм. Чувство общения и подачи. Он умеет мячик и бросить, и поймать. С ним легко играется.

— И вообще ты его оставляешь в труппе…

— Конечно, оставляю.