Рождение неолиберальной политики

В 1950-х — начале 1960-х годов эти три притока вливались в реку интеллектуальной жизни правых и формировали основу для роста консервативного истеблишмента, призванного одержать верх на «либеральными» оппонентами. В те же годы появился целый ряд организаций, периодических изданий и журналов, распространявших консервативные идеи в более широких кругах. Например, Фрэнк Ходоров в 1953 г. создал Межуниверситетское общество индивидуалистов (ISI); оно занималось тем, что предлагало студентам в кампусах по всей Америке дополнительное образование в таких областях, как свободный рынок и иудео-христианская традиция. Первый президент общества и большой друг Фридмена Уильям Бакли-мл. в 1955 г. основал журнал «National Review». Его книга «Бог и человек в Йеле» (1951), одно из самых плодотворных консервативных сочинений того периода, порицала «либеральный» академический истеблишмент (в частности, ставший хрестоматийным примером экономический факультет Йельского университета) за утрату веры в индивидуализм. По словам Бакли, эта книга написана для того «чтобы выставить на всеобщее обозрение то, что я считаю крайне безответственным подходом к образованию. Под прикрытием удобного лозунга «академической свободы» сложилась, пожалуй, самая нетерпимая ситуация нашего времени: учебное заведение [Йельский университет] получает моральную и финансовую поддержку от христианских индивидуалистов, а потом добивается того, чтобы сыновья этих благодетелей стали атеистическими социалистами»[368].

Целый ряд других важных книг опубликовали «новые консерваторы» и эмигранты из Европы — «отец неоконсерватизма» Лео Штраусс, философ Эрик Фёгелин, либертарианский критик и теоретик образования Альберт Нок[369]. Американский критик и писатель Рассел Кирк предпринял в своей книге (написанной на основе его докторской диссертации «Консервативный разум» и вышедшей в свет в 1953 г.) самую всестороннюю переформулировку консервативных принципов. Рассматривая художественную литературу, философию и историю, книга описывает религиозные основания западной цивилизации и вновь обращается к доводам Эдмунда Бёрка о ценности обычая и традиции. Общим фоном всех этих проявлений консервативной мысли служило вновь окрепшее убеждение в непреходящем, освящённом веками достоинстве иудео-христианской традиции — убеждение, которое в особенности разделял Хайек. На этом основании, утверждали консерваторы, выросли добродетели и истины, которые были необходимы для борьбы в холодной войне и тут же пали под ударами «либеральной» Америки. Консерваторы считали, что «либеральный» истеблишмент (политический и образовательный) не заинтересован в сохранении и распространении иудео-христианского наследия — первоисточника всех политических и экономических свобод, которые являются отличительным свойством Запада. Однако всей этой критике не хватало одной очень важной вещи: она не предлагала никакого способа слить отдельные выступления воедино, в некое целостное «движение», объединяющее традиционалистских, экономических и культурных консерваторов. Эту задачу предстояло решить Уильяму Бакли-мл.

Бытует мнение, что конвергенция культурной и экономической политики правых наметилась ещё в довоенный период. Однако появление специфически новых форм консерватизма, безусловно, относится к 1950-м годам[370]. Одновременно складывался новый политический климат, отличавшийся резкой антикоммунистической направленностью; этому способствовали начало холодной войны и параноидальная истерия, инициированная и подогревавшаяся Джозефом Маккарти в начале 1950-х годов. Маккартизм был предельно широким выражением цели, способной объединить консерваторов самого разного толка. Кроме того, антикоммунизм Маккарти представлял собой важную подготовительную стадию в формировании политической терминологии и риторики правых. Термины «коммунизм» и «коммунистическое влияние» стали прикрытием для любого недовольства. Насколько можно судить, такая это началось ещё в эпоху Нового курса, когда правые критики Рузвельта (часто называвшие себя подлинными либералами) клеймили многие политические решения как коммунистические или социалистические. В 1930-х годах обвинения с применением такой ассоциативной лексики стало излюбленной тактикой консервативных противников Нового курса, и эта тенденция получила пугающее развитие в первые послевоенные годы, когда главным жупелом вновь была объявлена «красная угроза»[371].