Рождение неолиберальной политики

Подобно Хайеку, Попперу и Мизесу, Саймонс тоже старался разделить традицию англо-шотландско-американскую традицию Просвещения от немецкой традиции XIX в.: «Германия никогда не принимала английский либерализм, и даже лучшие её учёные редко понимали Адама Смита, Иеремию Бентама и вообще всю традицию, которую с ними связывали. С другой стороны, немецкие убеждения всегда были созвучны намерениям наших собственных влиятельных меньшинств, которые требуют у государства особых привилегий, и намерениям политиков, которые держатся у власти за счёт распределения таких привилегий. Склонность к социальному законодательству отвечала самым прекрасным чувствам и влекла нас, обеспокоенных нашей так называемой «отсталостью», к принятию мер, внешне не очень заметно, но по сути глубоко несовместимых с нашей демократической традицией»[263].

Саймонс также осуждал характерные для немцев этатизм, бюрократизм и политику социального обеспечения, дурно, по его мнению, влиявшие на англо-американский либерализм. Главный упрёк состоял в том, что немецкая традиция, прихотливо объединявшая такие разные фигуры, как Гегель и Бисмарк, была чрезмерно сосредоточена на коллективных целях (воплощённых в прусском Rechtsstaaf) и подчиняла индивидуальные интересы интересам нации[264]. Подобно Хайеку и Мизесу, Саймонс считал, что похожая тенденция в 1930–1940-е годы наметилась и в США, в первую очередь под воздействием политики Нового курса.

Просвещение, Адам Смит и неолиберализм

Теоретики и политики неолиберального толка всегда хотели считать классический либерализм своим собственным достоянием. В пику традиции немецкого этатизма, которую резко критиковали Хайек, Саймонс и Поппер, они объявили, что унаследовали традицию англо-шотландского либерализма эпохи Просвещения. Это мнение разделяли Хайек, Роббинс, Саймонс, Мизес, Поппер, Фридмен, Стиглер, Коуз, Бьюкенен, Хартуэлл, их коллеги, последователи и сторонники. И всё же неолиберализм в силу своего однозначного взгляда на свободный рынок и его деятельность отошёл от классической политической экономии шотландского Просвещения. Это различие делает обманчивым любой тезис о тесном союзе между классическим либерализмом эпохи Просвещения и неолиберализмом.

Отношение между неолиберальными идеями и, в особенности, Адамом Смитом — принимая во внимание его репутацию консерватора и отца новой экономической науки — весьма существенно, поскольку позволяет точнее представить специфику неолиберализма и его программных заявлений. Экономические теории всех авторов, о которых мы до сих пор говорили, порой расходились друг с другом в нюансах и деталях, тем не менее в послевоенные годы сложилась целостная интеллектуальная и политическая стратегия, облеченная в энергичные и чёткие формулировки. Неолиберальные политические программы концентрировались вокруг ряда базовых тем, которые сами менялись под влиянием событий середины XX в. Скажем, холодная война идей начиналась параллельно с военными приготовлениями и шпионажем, которыми США и СССР занялись почти сразу после окончания Второй мировой войны. Это противоборство трансформировало представления о соотношении экономической и политической свободы в умах многих ведущих мыслителей как правого, так и левого толка. Для таких неолибералов, как Фридмен, холодная война означала необходимость бескомпромиссной защиты превосходства рыночной системы. Возникло убеждение, что самое главное — это мощная историческая традиция экономической свободы, которую внезапно отождествили с промышленным капитализмом американского типа. Потребность в хорошо узнаваемой исторической традиции побудила неолибералов обратиться к авторитету Смита и других видных представителей Просвещения, — таких, например, как Давид Юм.