Рождение новой России

Таким образом, к суду «верховников» была привлечена и экономическая политика Петра. Как и следовало ожидать, она была осуждена, хотя из фискальных и личных соображений «верховники» не отказывались от развертывания торговли. В их действиях сказалось то же стремление «послабить», «облегчить», «уволить», т. е. избавиться от того напряжения, которым сопровождалось развитие промышленности и торговли в первой четверти XVIII в. В то же самое время следует отметить, что толчок, данный экономическому развитию России торгово-промышленной политикой Петра I, был столь силен и в такой мере совпадал с направлением ее хозяйственной эволюции, что мероприятия «верховников» не нанесли существенного ущерба народному хозяйству страны. Примером, как это мы покажем ниже, является судьба петербургского порта. «Неволя» Петра соответствовала интересам России, «увольнение» «верховников» противоречило им. Будущее оправдало экономическую политику Петра.

Петербургское купечество не могло не реагировать на экономическую политику правительства. Уже 7 июня 1725 г. был издан указ, по которому иностранным послам разрешалось ввозить «личные для их надобности» товары в неограниченном количестве, не уплачивая таможенных пошлин. Этим правом иностранные послы, как и следовало ожидать, немедленно и широко воспользовались, а в царствование Анны Ивановны эта привилегия превратилась, попросту говоря, в контрабанду. Указ 7 июня 1725 г. был первым ударом по петербургскому купечеству. За ним последовали другие: от 21 июня 1726 г. и 20 апреля 1727 г., предоставившие право английским купцам свободно торговать в Петербурге. Все это, наряду с возобновлением деятельности архангельского порта, с разрешением приезжим торговать съестными продуктами по постоялым дворам в Петербурге, затрагивало интересы петербургского купечества, ставило его в невыгодное положение по отношению к конкурентам — иноземным купцам, прежде всего к английским негоциантам, выполнявшим дипломатические поручения, и английским дипломатам, занимавшимся торговлей.

Ущемляла интересы петербургских купцов и конкуренция других русских торговцев. Ущерб, причиненный петербургскому купечеству, понуждал его писать челобитные в Коммерц-коллегию, в Комиссию о коммерции с жалобами на ухудшение своих дел. Так как никаких мер по челобитным Верховный тайный совет не предпринимал, а затем, после того как в январе 1728 г. Петербург перестал быть столицей, купечество петровского «парадиза» начало покидать свои дома и лавки на берегах Невы и разъезжаться по разным городам. Понадобились крутые меры 1729 г. для того, чтобы вернуть их в Петербург. «Переведенцев» — купцов и ремесленников возвращали «с женами и с детьми» «из всех городов» в Петербург и при этом под страхом конфискации имущества, ссылки навечно на каторгу с них брали подписку в том, «чтобы они… вперед бы без указу собою из Санкт-Петербурга отнюдь никуда не разъезжались».

Это был кнут. Но был и пряник. Издан был «Вексельный устав», дававший возможность более свободного обращения средств, разрешено было беспошлинно строить корабли и т. д. Купечество вернулось в Петербург. «Увольнение коммерции», о чем так ратовал Верховный тайный совет, отмечая, что «и купечество воли требует», отвечало интересам каждого купца в отдельности и заставляло примиряться с некоторыми особенностями экономической политики «верховников».

В конце 1727 г. началась подготовка к переезду двора из Петербурга в Москву. Указ 18 сентября 1727 г. учреждал в Петербурге воеводство. Воевода «с товарищами» ведал делами Петербурга как простого города, а не столицы. Петровский «парадиз» ожидала горькая участь. Переезд двора означал и перенесение столицы государства с берегов Невы на берега Москвы-реки, возвращение белокаменной Москве ее былого значения. Как и когда переезд двора в Москву стал бы означать перенесение в Москву столицы — никто не мог сказать. Но кто мог сказать, когда Петербург стал столицей?

Переезд двора в Москву был продиктован интересами родовитых вельмож, которые считали себя в Петербурге на бивуаке, имели дома и дворы в Москве, а вокруг Москвы и вблизи нее — свои многочисленные владения. Москва для них была старым, привычным, насиженным гнездом. Поэтому среди родовитых дворян весть о решении Петра II, вернее Верховного тайного совета, о переезде в Москву вызвала радостный отклик. Наоборот, те, кто считал дело Петра Великого своим делом, желал видеть Россию могущественной мировой морской державой, для кого Петербург был символом победы преобразований, очень болезненно восприняли решение царя.