Рождение новой России

В январе 1728 г. двор выехал в Москву и 4 февраля торжественно въехал в первопрестольную. Управление Петербургом было возложено на Миниха. Все, что было в дворянстве самым консервативным и отсталым, приветствовало переезд двора. С радостью встречала внука первая жена Петра и ярый враг его дела Евдокия Лопухина. Триумф Долгоруких был полным. В Верховном тайном совете заседали князья Алексей Григорьевич и Василий Лукич Долгорукие, Василий Владимирович Долгорукий стал фельдмаршалом. Иван Алексеевич пожалован в обер-камергеры.

Москва снова стала политическим центром страны. Сюда переезжали одно за другим правительственные учреждения. Переехал и монетный двор. Под страхом смертной казни воспрещалось говорить о возможности возвращения в Петербург.

«Я не хочу ходить по морю, как дедушка», — говорил Петр II и этой фразой подчеркивал навеянное ему Долгорукими и Голицыными свое отношение к Петербургу.

И в самом деле, унаследовав от деда престол, имя и отчество, Петр II ничем не походил на Петра I времен потешных игр в Преображенском и Семеновском.

Петербург запустевал. И хотя «верховники» своей экономической политикой не смогли убить его как порт, и даже приняли решения о прокладке почтового тракта между Петербургом и Архангельском, о построении летучих мостов через Неву, о благоустройстве порта и Гостиного двора, тем не менее переезд двора и правительственных учреждений был тяжелым ударом для города.

Город являл собой печальную картину. Многие каменные дома на Васильевском (Преображенском) острове стояли недостроенными и зияли мрачными провалами незастекленных окон. Недостроенные дома без крыш, потолков, дверей виднелись и в других частях города. «Благородное» российское шляхетство, загнанное в город на Неве Петром I, покидало его и охотно меняло его прямые «першпективы» на кривые улочки Москвы.

Тяжелые времена переживал русский Балтийский флот, еще недавно прославивший себя Гангутом и Гренгамом. Правда, длившаяся 21 год Северная война закончилась и, казалось бы, исчезла надобность в дорогостоящем флоте. Но именно Северная война сделала Россию великой морской державой, и сдавать свои позиции Россия не могла. Между тем, попав в ведение Верховного тайного совета, русский флот сразу же почувствовал «руку» вельмож. Даже некогда деятельный адмирал Апраксин, подстегиваемый энергичным Петром, отошел от морских дел, предался своим личным интересам и боролся не за флот, а за свое место при дворе и в политической жизни страны. Во флоте на командных должностях появились лица, ничего общего не имевшие с флотом и ничем себя на морской службе не проявившие. Флот клонился к упадку. О кампании 1725 г. на Балтийском море Апраксин писал, что «мало не все корабли шли непорядочно и своему командиру не следовали», капитаны малосведущи и неопытны и «шли не так, как по морскому искусству довлеет». Суда устарели, ветхи, рангоут слаб, такелаж негоден, вид матросов плачевен, многие не имеют не только мундира, но «даже и рубашек… наги и босы», денег на флот нет. Новый глава русского флота (Апраксин скончался в Москве в ноябре 1728 г.) Петр Иванович Сивере ничем не изменил положение дела. Верховный тайный совет не отпускал денег и провианта, во всем приказывал «обождать», далеко не плавать, не дальше Ревеля, Любека, Данцига, строить одни галеры. Флот «открытого моря» приходил в «прямое разорение», офицеры переводились в сухопутную армию.

Работы в петербургском порту, в Рогервике и Кронштадте шли чрезвычайно медленно. Для поддержания флота нужны были энергичные меры. Верховный тайный совет и не думал их предпринимать. Упадок флота как бы олицетворял собой упадок всего дела Петра Великого.

А тем временем в Москве «предводительствуемый» своим обер-камергером Иваном Долгоруким юный император развлекался охотой, кутежами и ночными похождениями. Долгорукие шли к власти, и шли старым, проторенным еще Меншиковым путем: 19 ноября было объявлено, что Петр вступает в брак с княжной Екатериной Алексеевной Долгорукой, а 30 ноября состоялась помолвка.

Действиями Алексея Григорьевича Долгорукого, сосватавшего царю свою дочь, были недовольны даже в многочисленной семье Долгоруких. Фельдмаршал Василий Владимирович, умудренный опытом «прегордого Голиафа» Меншикова, опасался, что этот шаг заставит Долгоруких разделить его судьбу и кончить дни жизни в лучшем случае воеводами где-нибудь в дальних краях. Последующие события, связанные с попытками Долгоруких прибрать к рукам «венценосного монарха», свидетельствовали о прозорливости фельдмаршала.