Рождение новой России

«Кружок» Волынского смотрел на государство русское времен «бироновщины» с позиций Петра I, но не прощал Петру его действий, приведших к засилью иноземцев, и хотел расширения прав шляхетства, предупреждая Щербатова. Деятельность умного и решительного Волынского становилась опасной для иностранцев. Забеспокоились Остерман и Бирон. К Волынскому стали придираться. В заседании кабинета Волынский, не соглашаясь платить Польше за убытки, причиненные во время войны, чего требовал Бирон (как герцог Курляндский, он был вассалом польского короля), записал свое особое мнение. Это был уже «состав преступления». Бирон и Остерман подали челобитные на Волынского императрице. На этот раз они, соперники, действовали вместе. У них был общий враг — русский вельможа Волынский, ярый противник «бироновщины». 12 апреля 1740 г. Артемий Петрович был арестован. За ним были арестованы «конфиденты», родственники, знакомые, канцеляристы Иолынского и т. д. Началось «дело Волынского». Арестованные попали к начальнику Тайной канцелярии Ушакову и были заключены в Петропавловскую крепость. За ходом «дела» следили Остерман и Бирон. Судьи, их ставленники, вели «дело», как им приказывали. Собирали доносы. Дворецкий Волынского Кубанец за обещанную награду городил одну небылицу на другую. Состряпали «обвинение». Волынский оправдывался, но откровенно говорил, что он был против Бирона, Остермана, Миниха, Левенвольда. Этого было достаточно, чтобы пойти на плаху. 20 июля был вынесен приговор. Характерно, что подписать его заставили многих вельмож, посещавших Волынского: Новосильцева, Нарышкина и др. Приговор гласил: Волынскому отрезать язык и посадить на кол, Хрущова, Мусина-Пушкина, Соймонова и Еропкина четвертовать и отсечь головы, Эйхлера колесовать и отсечь голову, Суде — отсечь голову. Анна «смягчила» приговор. 27 июня 1740 г. за Петропавловской крепостью была совершена казнь. Волынский взошел на эшафот с повязкой на губах (накануне ему «урезали» язык). Одна рука висела как плеть, она была вывихнута в застенке. Ему отрубили сперва руку, а потом голову. Затем обезглавили Хрущова и Еропкина. Соймонов, Эйхлер и Суда были биты кнутом и плетьми, Мусину-Пушкину «урезали» язык. Оставшихся в живых «конфидентов» Волынского сослали: Соймонова — в Охотск, Мусина-Пушкина — в Соловки, Эйхлера — в Якутию, Суду — на Камчатку. Волынский, Еропкин и Хрущов были похоронены у церкви Сампсония на Выборгской стороне. Дома и «двор» Волынского на Фонтанке и все его имущество были конфисконаны, семья сослана.

Многие хорошо информированные современники считали, что число «согласников» Волынского неизмеримо больше числа лиц, наказанных по суду. Видимо, правительство опасалось, что «дело» Волынского выявит массу недовольных. В этом и была слабость Волынского и его «конфидентов»: они не опирались на многочисленных «согласников», не знали их и не пытались выявить. Далеки они были и от гвардии, штыков которой так им не доставало.

Казнь Волынского и ссылка его «конфидентов» не успокоили ни Бирона, ни Остермана, хотя и враждовавших друг с другом, но опасавшихся реакции со стороны русского дворянства (два ли не в одинаковой степени. Террор усилился. Хватали по первому подозрению, под пыткой люди оговаривали кого и как угодно. После ночи, проведенной в застенке Тайной канцелярии, где в стены заживо замуровывали людей, не спал по ночам в своем доме на Фонтанке даже видавший виды Ушаков.

Но чем мрачнее была ночь «бироновщины», тем ярче горели звезды. Как ни старался Бирон искоренить дух сопротивления, как ни свирепствовала Тайная канцелярия, общественно-политическая мысль столицы и страны являла образцы замечательного творчества и дерзновения, национальной и социальной борьбы; как ни оскорбляла, ни иссушала самую душу русского народа ненавистная «бироновщина», Витус Беринг и Алексей Чириков совершали свои великие географические открытия, описывал землю Камчатскую Степан Крашенинников, уезжал работать и учиться за рубеж двадцатипятилетний Михайло Ломоносов, наш «первый университет», «солнце науки русской», Кантемир писал свои сатиры, Татищев — «Разговор», Тредиаковский трудился на благо отечественной поэзии и науки, а в онемеченном и пропитанном мертвящей муштрой шляхетском Кадетском корпусе обучались или служили Сумароков и Елагин, Херасков и Олсуфьев, Нартов и Шишкин, Порошин и Мелиссино.