— Вечно настороже держаться невозможно, а гонцов можно попробовать перехватить — послать наперерез всех разведчиков, дав им быстрых коней. Демы водой, скорее всего, пойдут, а возле озера деревня есть, где лодкой можно разжиться. Подстерегут — не дадут помощь позвать. Тем более, как я понял, наше войско сильнее стало. — Он покосился на Обаму.
Тот угрюмо отозвался:
— Если дадите оружие, то поможем.
— Дадим, — кивнул я. — Соберем в замке все, что есть, и дадим. Может, межгорцы туда еще подтянулись — их тоже заберем.
— Совсем замок без оружия оставлять плохо, — заметил епископ. — Там и так, почитай, одни женщины.
— Все враги собраны здесь — там разве что разведка, а их одна Альра со стены перестреляет, если что. Нам потребуются все силы, которые сумеем собрать.
— Это тоже верно. Думаю, оставаться у моста нельзя — слишком опасно. Если демы не остановятся, то завтра будут там. Надо бы корчму сжечь, чтобы не ночевали в тепле. Дан? Что с вами?!
— А… Ничего… Задумался… Кое о чем…
— Я уж было испугался — эк вас передернуло. Говорю — корчму надо бы сжечь.
— Нет!!! Корчму ни в коем случае не сжигать!!! Лагерь перенесем подальше в лес — там дорога есть от моста.
— Хорошо, как скажете. Но я бы сжег. Темные тепло любят — плохо, если под крышей греться смогут. Многовато демов — их бы хоть чуть-чуть проредить вдобавок к тому, что сделали.
— Проредим, — пообещал я. — Есть у меня идеи. Для начала вышлем несколько отрядов по следам тех людоловов, которые ушли к северу. Надо их выследить и перебить, чтобы не вернулись.
— Дан, я вас хорошо успел изучить…
— Не понял?
— Голос у вас интересный — будто несусветную пакость задумали.
— Верно. Задумал. Скажите, епископ: как вы относитесь к колдовству?
— Не могу выразить приличными словами, насколько плохо.
— Очень жаль. То, что я задумал, самое что ни на есть колдовство.
— Сэр! Дан! Вы ведь страж! Как можете!!! Душу поберегите!!!
— Да успокойтесь вы. Не такое уж и колдовство, хотя выглядеть должно именно так.
— Вы играете с ужасными вещами. Знаю вас хорошо, и верил всегда, но после таких темных слов начинаю сомневаться.
— Епископ, чтобы передавить тварей, пытающих стариков, я свою душу не задумываясь продам. И вашу, кстати, тоже. Но не переживайте — в том, что я замыслил, темноты нет. Так — фокус балаганный. Но если все пройдет как надо, демов станет меньше, а настроение у них испортится. А то вдруг осмелеют после сегодняшнего…
— Дан… А давно вы исповедовались?
— Никогда.
— …
— Епископ, нехорошо при вашем сане сквернословить.
— А вы рискуете погубить свою бессмертную душу.
— Ладно, сейчас я вас оставлю. Возьму лошадь и кое-куда сгоняю. Вам пока поручение одно оставлю — несложное. Занимайтесь войском, но и про него не забудьте. А чтобы вам было легче, обещаю: по пути исповедаюсь попугаю.
— Вы богохульствуете — птица не посвящена в сан. К тому же за глоток вина она готова даже дьяволу грехи отпустить.
— Было дело, — скромно потупился Зеленый.
— Вот видите! Ваша бессовестная птица тоже богохульством грешит!
— На себя посмотри! В борделе живешь! На алтари сморкаешься! У нищих воруешь!
— Вот! Вы сами видите!
— Я читал вашу священную книгу, и там сказано, что те, кто не сходит с пути борьбы с тьмой, получают частицу святости, равную принятию в сан, со всеми вытекающими последствиями. Разве Зеленый не борется с тьмой?
— Мне ни разу не доводилось видеть, чтобы он насмерть рубился с тварями.
— А я видел: в битве у брода он храбро бросился на перерожденного — чуть с лошади его не сбил, а сам потом едва не погиб. Он просто герой в деле борьбы с поганью.
— А еще я очень красивый.
— Это само собой. А сколько раз он нас предупреждал о приближении погани? Как вам не стыдно в нем сомневаться!
— Я не сомневаюсь. Но исповедоваться птице — это просто немыслимо! Дан, с вами все в порядке?!
— В вашей книге сэр Гарарас, канонизированный еще при жизни, оставшись в одиночестве посреди ругийской пустыни, начал исповедоваться коню. Ангелы прослезились от этой картины, и пошел дождь, благодаря чему святой рыцарь не умер от жажды.
— Но ведь это был боевой конь белого рыцаря!
— А у меня боевой попугай стража, так что вопрос закрыт.
Танк так и стоял в ветхом сарае. А куда он отсюда денется? Низкокачественный металл заржавел везде, где можно и нельзя, — коррозия местами столь тесно прихватила детали друг к дружке, что даже табун лошадей вряд ли сможет стронуть древнюю машину с места.
Не мчаться ему на острие атаки. Не наматывать на гусеницы тела порождений Тьмы, не плющить в тонкие блины стальные доспехи детей могил. Даже обстрелять их войско с этой высокой позиции он не сможет. Во-первых, очень далеко; во-вторых, я не артиллерист; в-третьих — сомневаюсь, что это орудие вообще способно на выстрел, а если и способно, то не разорвется при этом, заодно снеся с плеч мою бестолковую голову.
С места не стронуть, стрелять из танка тоже не получится… Умный человек спросит: «И зачем ты, дегенерат племенной, вообще сюда поперся, оставив войско на фанатика-епископа?!»
Я не стану обижаться на грубость, потому что заслужил.