Рождение Римской империи

На память ему приходят все боги, близкие Риму и Августу. На первом месте Аполлон, покровитель Августа, его помощник и заступник в битве при Акции, которому Август воздвиг великолепный храм на Палатине, рядом со своим дворцом. Затем Венера, родоначальница Рима, города Анхиса и Энея[211], вместе с тем, родоначальница дома Юлиева, «родительница» (Genetrix); храм ее соорудил Цезарь в центре своего Форума, который должен был конкурировать со старым форумом — центром Римской «libertas»[212]. Далее праотец Марс, отец Ромула[213], величественное святилище которого, как Марса[214] «Мстителя» (Ultor), покаравшего изменников за смерть божественного Цезаря, было основой площади, с пышным великолепием сооруженной Августом рядом с площадью Цезаря.

И, наконец, последний образ!
41. Или ты явил нам в чертах героя
На земле свой лик, благодатной Майи[215]
Окрыленный сын[216]

, и не ты ль-за гибель Цезаря мститель?
45. Не спеши уйти ты на небо; долго
Пребывай благой средь народа Рима,
Чтоб тебя не взял на порочных гневным
Ветер поспешный.
Продолжай любить ты свои триумфы,
50. Имя и вождя, и отца народа,
Воли чтоб не дать для набегов Персам,
Цезарь-водитель!

Принципат Августа

оздавшееся в Риме, Италии, западных и восточных провинциях настроение усталости и отчаяния обеспечивало Августу признание его власти и отсутствие какого бы то ни было сопротивления на первое время после его победы над Антонием. Укрепление его власти, создание длительного порядка, устойчивость создавшихся условий, а вместе с тем и самая популярность Августа, носителя этой устойчивости и длительности, зависели, однако, не от этого настроения, которое могло перемениться, а от соответствия слагавшегося нового строя тому общему состоянию, в котором находилось государство после гражданских войн, от правильного учета социальных сил и от соответственного их привлечения к делу государственного строительства.

Тяжесть этого определения, и учета, и создания соответственного государственного строя лежала всецело на Августе, на его личной ответственности. Конкурентов у него не было. Сенат был разбит и запуган, народный трибунат изжился и его орудие — народное собрание было жалкой игрушкой в сравнении с той военной силой, которая находилась в руках у Августа. Рядом с Августом не было никого.

Известно, к каким диаметрально противоположным выводам приходит современное научное исследование, стремясь дать государственно-правовое определение созданного Августом строя. Мы находим тут всевозможные оттенки формулировки. Одни говорят о создании монархического строя, прикрытого рядом фикций и терминов старого сенатского строя; другие настаивают на том, что Август действительно восстановил, как он это утверждает в надписи, им составленной и опубликованной после его смерти у входа в его мавзолей на Марсовом поле, старый сенатский «свободный» строй и что его преимущественное значение в нем есть дело не теории, а факта; третьи подчеркивают двойственность носителей власти — сената и Августа — и готовы определить это термином «диархия», то есть двоевластие.

Простыми формулами, однако, сложное содержание конституции Августа точным образом охарактеризовать нельзя. Созданный Августом строй есть компромисс, не только компромисс политический, или даже не столько компромисс политический, сколько социальный. Результатом этого компромисса не могла быть какая-либо чистая форма государственности, а нечто двойственное и гибридное, что можно описать, но чего нельзя определить каким-либо одним термином; каждый термин для этой формы будет слишком категоричен и потребует целого ряда оговорок и ограничений.

Суть дела заключается не в термине, а в содержании компромисса и в доказательстве того, что речь идет именно о политикосоциальном компромиссе. Между тем такое именно толкование Августовской реформы вытекает из всех основных особенностей нового уклада государственного бытия Рима, который мы привыкли называть принципатом.