Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке

Хотя и самое многотрудное дело, чтоб в целом народе переменить национальной нрав и застарелые общности, но в рассуждении управления новоподданных народов, какие б они и были, существенная польза наипаче в том состоит, чтоб с самого начала, вызнавая их нравы и состояние и употребляя с ними всякую справедливость и умеренность, к тому их направлять и наклонять, чего от них государственной интерес требует. На сие ближайшей пример и доказательство здешний башкирский народ, которого о приведении в людскость и в подданническое послушание с начала подданства их по делам надлежащего учреждения и наблюдения не видно, без чего он от времени до времени, усиливаясь и обогащаясь, по грубому своему состоянию и дикости в великое своевольство приходил. Итак, сделалось, что [народ] токмо ныне в состояние людскости приходить начал, а уже более двухсот лет подданным именуется617.

Высказывания Неплюева, Тевкелева и Рычкова показывают, что в российской имперской элите утвердилось представление о собственной «мы»-группе, центре державы, как «цивилизованной», а об этнических группах на южной периферии, которые еще предстояло покорить, как о «нецивилизованных». Эта «мы»-группа в центре империи была связана, с одной стороны, с российским государством, с другой стороны, с ее преимущественно русским или российским аккультурированным населением, которому противопоставлялись «дикость» и «грубость» еще не интегрированной, нерусской этнической группы. Кроме того, на основании убежденности в собственном превосходстве созрело желание привести «диких» «Других» в состояние «цивилизованности». Таким образом, к середине XVIII века сформировалось понятийное поле цивилизованности с имперской ориентацией на внутреннюю часть державы.

Из цитаты Тевкелева и Рычкова следует, что дискурс цивилизаторской миссии был направлен отнюдь не только на политическую элиту казахов. Скорее предстояло «переменить национальный нрав [всего казахского народа] и застарелые обычаи». Целью изменения казахов было достижение «состояния людскости», которое в этот момент использовалось как статическое, а не как динамическое понятие. Это, на первый взгляд, отличает его от одновременно возникших во Франции и Англии понятий civilisation и civilization, которые, являясь неологизмами, с самого начала содержали в себе одновременность процесса и результата618. И все же уже в работе Тевкелева и Рычкова обнаруживаются первые представления о разной степени цивилизованности, которой достигли нерусские этнические группы на юге, и об изменчивости этих соотношений. Вот что они пишут в последующих разъяснениях:

Впрочем, можно про всех про них донесть, что они [казахи]619 весьма не толь суровы и упруги, как башкиры, и во всем гораздо их понятнее, а особливо между владельцами их и старшинами такие находятся, которые и чрез недавно временные обхождение [с русскими и россиянами] в такое состояние разума пришли, что людскость и довольное рассуждение в них видно, чего в башкирах поныне нет. Одним словом, можно заключить, что они к обхождению гораздо склоннее, нежель башкиры и калмыки620.