Рождение цивилизации

Там и только там, где утрачивается непосредственная связь между живым трудом человека и собственно потреблением, оказывается возможным производство, восходящее от голой физиологии к чему-то возвышенному, к духу. Впрочем, здесь возникает хорошо различимое противоречие. Важно понять: неразвитость первичного сознания не позволяет заглянуть в отдаленное будущее еще только формирующегося людского сообщества, и если сиюминутно исполняемая деятельность не влечет за собой удовлетворение сиюминутно же испытываемой нужды, то не все ли равно, что именно производить в настоящий момент? Все это порождает необходимость своеобразной фильтрации абстрактно возможных форм стихийной растраты человеческой энергии, направления индивидуальных усилий в какое-то единое для всех общественно полезное русло. Ведь ясно, что общественное производство может исправно функционировать только в том случае, если оно организовано строго рациональным образом. А это значит, что в каждый данный момент отдельно взятым человеком должно производиться действительно то, что нужно всему обществу. Однако никаких (во всяком случае физиологических) механизмов, позволяющих понудить к деятельности, бесполезной для индивида, но по большому счету необходимой для всего социума, на стадии развития, где еще только завершается предыстория человека, не существует. Поэтому там, где происходит коренная ломка привычной для животного парадигмы существования, где непосредственная связь между производимым в настоящий момент предметом и конечным потреблением уже не улавливается индивидуальным желудком, необходимо становление специфических инструментов биологически немотивированной активизации индивида, принуждения его к бессмысленной для него деятельности.

Таким образом, можно утверждать, что становление цивилизации обусловлено окончательным освобождением человека от непосредственного диктата физиологической потребности; преодоление порога первобытной дикости становится возможным только тогда, когда побудительным началом интегральной человеческой деятельности окончательно становится не голос плоти, но нечто иное, чему через столетия предстоит явить себя как дух.

Именно вовлечению первобытных толпищ в какие-то глобальные длящиеся целыми столетиями согласованные процессы, где каждый выполняет что-то подчиненное пусть и не доступной его еще не пробудившемуся разуму, но единой для всех цели, и предстоит сформировать их. Больше того, сформировать и сцементировать само общество. Словом, ключевым здесь оказывается даже не физическое содержание самих процессов, но единство цели и согласованность распределенных функций.

Именно эти обстоятельства и дают ключ к разрешению тысячелетиями хранимых тайн. Подлинный смысл всех этих грандиозных ирригационных сооружений, соперничающих с ними своими монументальными объемами святилищ, растрат энергии ради доселе чуждых живой природе (пусть и не сторонних гармонии, но доступных лишь немногим) излишеств состоит, во-первых, в том, чтобы, подвергая омертвлению гигантские объемы живого труда, породить хронический дефицит всего самого необходимого, а значит, создать постоянный уровень напряжения, повелительную потребность в перманентной универсализации деятельности, во-вторых, великая тайна их предназначения, я бы сказал больше: их миссия заключается в том, чтобы окончательно вырвать человека из столь же привычного ему, сколь и гибельного круга сиюминутной данности его физиологии и погрузить его в более широкий контекст бытия.

Именно в сквозящей через тысячелетия (и, как оказывается, совсем не безумной) растраты сил, в ходе (отнюдь не олигофренического) нагромождения объемов и масс происходит по существу одна из самых великих (и величественных!) революций, которые еще предстоит пережить в своей истории человеку. Происходит, наконец, рождение его мятежного творческого духа, уже с самого начала бросающего дерзновенный вызов небесам: «И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес; и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.»

Впрочем, существует еще одно обстоятельство, которое также не может быть игнорировано в рассматриваемом контексте.

Самый факт наличия сознания, не вызывает никакого удивления у человека, привыкшего считать себя «венцом творения». Мы привыкли к нему, как к воздуху, или земному тяготению. Как к воздуху или земному тяготению мы привыкли и к самоощущению своего превосходства над всем живым. А собственно, в чем именно состоит наше превосходство? В объеме знаний?