Рождение волшебницы

– Слава моя впереди. И каждый, кто окажется рядом со мной в час торжества, разделит грядущую славу. Вдвоем с тобой мы сумеем омрачить солнце. Ха! – возбуждение прорывалось ненужными, ни с того ни с сего смешками. – Это судьба. Судьба в образе пакостной старухи Колчи свела нас с тобой. Значит, так велел рок – ты принадлежишь мне! А я… я подниму тебя на высоту, где не достанет тебя ни зависть, ни месть… Но как же это? Что-то необыкновенное было у тебя на душе. А?.. Может, через месяц-другой ты не смогла бы вынести страшной встряски. Только сейчас. Может быть, раз в жизни. Но я нашел, уловил миг. Определил меру. Потому что я гений. Тут ведь какая штука, давай объясню: нужно сопротивление. Твое сопротивление. То, что я совершил, возможно только взаимодействием, на острие двух сил, в их столкновении. Не иначе. Я ничего не смог бы тебе дать, если бы ты сама не способна была взять! Нужно сопротивление предмета. Твое сопротивление, плотность нужна, стойкость на изгиб и на растяжение. Сопротивление это я замечал у Зимки, но не решился ее испытывать – сгорит. Я сделал ее доносчицей, сорокой-доносчицей, это предел, большего она не достигнет. С тобой все иначе. Да. Тут нужна мера, непостижимая мера сопротивления и мера сотрудничества, ее невозможно уловить. Постоянно нарушенное и постоянно восстановленное равновесие. Равновесие в движении. А это очень трудно. Настоящее совершенство и, значит, могущество, включает в себя и силу, и слабость в их взаимном равновесии. Добро и зло. Сопротивление и податливость. Медлительность и поспешность. Меру эту невозможно определить заранее – вот где трудность. Мера нарушается, едва только ты ее достиг. Тем-то как раз и нарушается, что ты достиг, момент достижения уже и несет в себе залог будущего разлада…

Золотинка шумно спустила воду.

– …И вот я нашел тебя. Я это понял и увидел – я. Потому что я гений. Вдвоем, слышишь? Вдвоем, – припав к тонкой дверце, Рукосил заговорил горячечным шепотом, – может быть… этого никто не знает, но возможно… мы составим с тобой совершенную пару, в которой соединились добро и зло. И тогда… тогда мы смогли бы все. Это будет полная, беспредельная и неоспоримая власть. Ты и я. Мы соединим добро и зло воедино, что не удалось древним, что не сумел Ощера Вага. Мы поставим мир на колени. Тайна совершенного могущества тут: соединить добро и зло! Мне всегда не хватало тебя, именно тебя, я это чувствовал. Когда же мы станем единой волей… о! кто тогда устоит?!

Золотинка стояла перед дверцей. Ничто не удерживало ее больше в каморке, но и выходить не решалась, не зная, чем встретить Рукосила, как глянуть и что сказать.

Голос его почти исчез и воспрянул:

– И тебе никуда не деться! Никуда от меня не уйти, потому что я тебя сотворил!

– Каким образом? – не выдержала Золотинка. Прихватив свечу, она вышла в коридор.

Рукосил ждал ее в темноте – слабо освещенный проем в торце узкого прохода почти не ослаблял сумрака.

– Смешная! – любовно заметил он, глянув на ушастую Золотинкину голову.

Ничего не оставалось, как возвратиться в прежнюю комнату, где была стойка с книгой, на полу валялись мусор, объедки и копны стриженных волос. Порывай стушевался и чернел в углу, не существуя для других так же, как и для самого себя.

– А мастерский был ход, – говорил Рукосил, следуя за Золотинкой неотступно, он дышал ей затылок. – Как это тебе понравилось?

– Простите, я не понимаю, о чем вы толкуете и ваше красноречие, боюсь, пропадает втуне, – сказала она, опускаясь на стул.

– Не понимаешь?! – вскричал он вдруг слишком громко и схватил спинку стула, словно желая его из-под нее выдернуть. – А то ты понимаешь, что я тебя сотворил? Где бы ты сейчас была, если бы я не создал из ничего принцессу Септу?

Золотинка подняла глаза.

– Да! Именно! – склонил он ожесточенное лицо. – Знаешь, чего это стоит, – сладить одну порядочную принцессу? Подобрать подходящих родителей, тоже принцев, – трудно ведь иначе объяснить, почему у принцессы родители дровосеки. Я должен был проверить родословные счеты и убедиться, что родители надежно умерли. Наконец, что тоже немало, составить правдоподобное и жалостливое письмо. Которое к тому же надо было испортить на самых трогательных местах, чтобы сохранить хотя бы существенное.

– Вы хотите сказать, – проговорила она ровным голосом, – что принц Рей и принцесса Нилло вовсе не мои родители?

Он фыркнул, вскидываясь:

– Я должен был покрыть твою душу коркой позолоты. Слишком наивная и слишком пылкая у тебя душа, чтобы вот так вот сразу сунуть ее в огонь. Я понял тебя тогда еще, когда ты сверкала глазами и взяла Юлия за виски. Когда ты поднялась до пророчества. Я был озлоблен и очарован. Я увидел сильную, страстную и возвышенную душу – подходящий предмет для опытов. Я обомлел от редкой удачи. И я решил пропустить тебя через искус, чтобы подготовить опыт.

– И выходит… Нута не моя сестра, – молвила Золотинка в тягостной замедленности чувств.