– Докажи, – отозвалась Зимка, ухватившись за возможность помолчать и послушать. Склонив голову, деланно нахмурившись, она слушала так, словно пересчитывала и оприходовала давно известные ей обстоятельства. Как она болела в палатке у скоморохов, а Лепель (Зимка припомнила, что это было имя скомороха) сидел там-то и насвистывал то-то – бродяга принимался насвистывать. Беспокойно поглядывая на толпенскую сторону реки и на мост, где стояли Юлий, Нута и Святополк, Зимка успела узнать немало любопытного (и весьма полезного для себя) о событиях в Каменце, о Золотинке. Наконец открылось и то, из-за чего беспокоился этот странный парень с многодневной щетиной на щеках: захваченный Рукосилом в Каменце, он попал в темницу, а на его месте потешным царем праздника на свадьбе Нуты и Юлия очутился оборотень – как приманка для Золотинки.
– Короче, – оборвала парня Зимка и оглянулась на дальний берег реки, где великокняжеская стража занимала подходы к мосту.
Удивительно, что старый знакомый Золотинки, не слишком обремененный приличиями шут, потерялся, наткнувшись на резкое слово. Загорелые щеки его потемнели, а веселый блеск глаз, наоборот, потух.
– Короче, – юноша помрачнел, – в общем… освободили меня пигалики, когда начался потоп. Они хозяйничали по всему замку.
– А Рукосил? Что с ним? – быстро спросила Зимка и отвернулась, не совладав ни с голосом, ни с лицом.
– Пигалики его упустили. Не до того было – не могли остановить потоп, – скучающе пожал плечами Лепель. – Как они утверждают, на вершине горы ты раскупорила море. То есть сначала ты пигаликов сожгла, а потом затопила. Так что трудолюбивые жители гор передают тебе привет.
– Но Рукосил? Ложный Видохин, что с ним?
– Ушел.
Значит, совершивший Зимкино превращение чародей ускользнул и возможно, жив по сию пору, – и остается, следовательно, хозяином ее судьбы, соучастником ее будущего успеха… владельцем этого успеха, которым он сможет распоряжаться, нисколько не сообразуясь с ее самонадеянными мечтаниями. Это известие огорошило Зимку. Она облизнула губы, по-простецки утерлась ладонью и сказала еще:
– Как ушел? Совсем?
– Нет, частично остался, – грубо отрезал Лепель, но тут же устыдился резкости, потому что тревога Золотинки представлялась ему вполне оправданной. – Леший его знает, как ушел. Пигалики были не настолько словоохотливы, чтобы посвящать меня в подробности. Буян только… Знаешь Буяна? – неожиданно спросил он, и Зимка кивнула (что ей еще оставалось?) – Буян велел передать, что помнит о соглашении и они делают все возможное. Но пока ничего. Скажи ей, пока ничего, она поймет. Вот были его слова.
– Хорошо, – заторопилась Зимка, опасаясь неудобных вопросов, ибо понятия не имела, о каком соглашении идет речь. – Что ты собираешься делать?
Он глянул искоса, с насмешливым любопытством, но Зимке было не до тонкостей. Она выгребла из кошелька несколько червонцев, которые юноша принял без смущения и даже без благодарности.
– Пойду в столицу, – молвил он, взвешивая в горсти наличность. – Сначала постригусь, потом куплю волынку.
– Как знаешь, – не дослушала Зимка. – Прощай. – И повернулась спиной.
На том берегу реки между спешившимися латниками отсвечивал шитый золотом кафтан государя, различались синее платье и темная накидка государыни. Их нетрудно было найти по сутолоке в толпе придворных, теснившихся возле царственной четы. Еще дальше опустевшие кареты, съехав с дороги, поворачивали на обманчивую зелень луга и крепко вязли.
Что и говорить, место родственного свидания государевы советники выбрали не самое лучшее. Любомир поглядывал по сторонам не без досады, воображая себе лихой налет спрятанной неведомо где конницы, которой ничего не стоило бы опрокинуть в болото застрявшие кареты и потоптать блестящее собрание слованских вельмож и дам. Окруженный толпой приближенных, он мешкал в полуста шагах от поджидавших его на мосту сына и снохи.
Юлий застыл у решетки, ухватившись за перекладину, Нута жалась к мужу, а Святополк перебирал четки. За спиной их образовалась пустота, и Золотинка, миновав охрану, остановилась на полпути: от общей толпы оторвалась и к Шереметам, природным слованским князьям, не решилась присоединиться. Она подвинула тяжелый изумруд, который неприятно холодил грудь, взметнула раз-другой волосы, сделала шаг – и не посмела… осталась в одиночестве.
– Ну, здравствуй, сынок! – молвил Любомир за три шага до решетки. – Вот, получается, мы с тобой встретились. – Взгляд его опустился на засов. – Хорошо. А то все не получалось, – он развел руками.