Рождение волшебницы

Взять с него было уже нечего, кроме подштанников, потому Лепель их и стащил. Малец задергался и застонал, беспомощный перед надругательством, но сумел только одно: кое-как подвинул под путами руку и прикрыл горстью срам.

Полотно разорванных по швам подштанников пошло на портянки. Опустившись к ногам молодой женщины, Лепель ловко обмотал ее крошечные ступни, после чего башмаки сели плотно и можно было застегнуть пряжки.

Переодетая принцесса удивительно походила на мальчика. Пожалуй, она выглядела даже привлекательней, чем истинный хозяин пронзительных лимонных штанов и сиренево-вишневого, с белым исподом, кафтана.

Только этот свежеиспеченный хорошенький мальчик никак не мог справиться с ознобом, который прохватывал его временами так, что приходилось сжимать руки. Что, однако, не мешало ему слушать наставления Лепеля с напряженным вниманием.

– В воротах покажите это, – Лепель развертывал грамоты, изъятые у жильца. – Не больно-то убедительная бумага: указ об изменении порядка престолонаследия. Но вы там в долгие разговоры не вступайте, чуть что: пошел прочь, свинья! С дороги!

– Па-ашел прочь, свиння! – старательно повторяла принцесса.

– Так-так! Глаза сверкают… порядок. Я – гонец великой государыни Милицы в стан Юлия. И суешь ему в рожу грамоту.

Пока принцесса, наморщившись от усердия, разучивала подходящие к случаю ругательства, запас которых у нее, как выяснилось, был до смешного ограничен, распростертый на кровати малый глухо постанывал и подергивался тощим телом.

Спустившись с переодетой принцессой к извозчичьему двору, Лепель подсадил ее в седло и, приняв коня под уздцы, повел к воротам. Когда засверкали лезвия бердышей, он сказал ей тихо:

– Прощайте! Удачи! – и хлопнул коня по крупу, отчего Нута неловко мотнулась, ничего не успев ответить.

А может, она и думать забыла о юноше в тот самый миг, когда рассталась с ним, обращенная мыслями вперед, к заставе у башни.

Лепель не уходил. Он слышал взвинченно взлетающий голосок принцессы, которая остервенело, но однообразно бранилась, позабыв в волнении половину того, что пытался внушить ей наставник.

– Сучьи дети! Сучьи дети! – кричала она на всю улицу.

За неимением лучшего хватило и сучьих детей – в подбрюшье темной громады возникла солнечная расселина. Едва растворилась она настолько, чтобы пропустить всадника, как заслонилась тенью, и скоро застучали гулкие доски моста.

Лепель вздохнул. Он понурился и побрел, одинокий в своей унылой задумчивости. Столпотворение на улицах, несмолкающий гвалт, выставленные на всеобщее обозрение страсти и обыденный обман, который вводил в заблуждение всякого, кто готов обмануться, – весь этот праздник бестолковщины не доставлял ему сейчас утешения.

Потолкавшись в толпе около часа, он возвратился в лавку.

Наверху безмолвствовал привязанный к кровати жилец. Залитый водой пол подсыхал. Лепель развязал путы, отомкнул юноше рот и сказал:

– Свободен. Не знаю, конечно, насколько ты в свободе нуждаешься. Извини.

Онемело потягиваясь, юноша сел. Голый и тощий, прикрывая горстью срамное место, он не выглядел ни свободным, ни счастливым. Смазливое личико его с тонко очерченным, нежным подбородком, свежими девичьими губами осунулось… Да, лишенный покровов, придворный чин утратил значительную долю своего обаяния.

Молодые люди молчали: каждый имел собственные причины для уныния.

– Где моя одежда? – неверным голосом спросил тот, что голый.

– Ускакала в полуденные страны, – ответствовал тот, кому легко было шутить, – одетый.

– Как я пойду?

– Оденешь платье. Если принцессе не стыдно было носить такое, то тебе и подавно.

– Женское платье я не надену! – отшатнулся мальчишка.

Потом он самым позорный образом разревелся. И так, размазывая слезы, принялся выворачивать, прикидывать и натягивать узкое в стане платье. В роскошном, скроенном клиньями одеянии, мальчишка гляделся намного привлекательней, чем с этими своими проступающими под кожей ребрами.

– Ну вот. Все подумают, так и надо, – утешил его Лепель. – Да… подожди! – Пошарив в карманах, Лепель высыпал на стол сверкающие серьги, заколки и взялся за длинные волосы мальчика, которые следовало расчесать и уложить, чтобы придать этой красивой головке благообразный вид. – А спросят, где туфли, скажешь: потеряла.

Мальчишка ошалело глянул на подозрительно большие ступни, которые не скрывал даже раскидистый подол платья.

– Из принцесс ты будешь у меня третья, – сообщил скоморох.

Старуха в лавке сбилась со счета петель, когда, потупив взор, пылая нежными щечками, в блеске золота и драгоценностей скользнуло к выходу неземное виденье. Жужжали мухи.

– Оставь меня, – слезным голосом причитал мальчишка. Сгорая от стыда, он чувствовал на себе восхищенные взоры улицы. – Оставь меня, отстань! Я пойду один.

– Я пойду одна, – почтительно поправил его Лепель и, следуя пожеланию вельможной особы, отстал на десяток шагов.