Рождение волшебницы

Примечательно, что великая княгиня Золотинка, вдова великого государя Юлия, цепляясь за оскверненный престол, не много потеряла в народном мнении. Скорее наоборот – что вовсе уж походило на небывальщину! – народ как будто бы испытывал к государыне признательность за то, что она возвратилась. Не слышно было, чтобы люди ставили княгине в вину забвение погибшего в битве мужа. Быть может, – если искать тут разумное зерно – великую княгиню Золотинку за то именно и признали, что она представляла в общественном мнении осколок золотого времени Шереметов, соединяла собой прошлое и настоящее.

Народ был тут, как видно, действительно справедлив – по самому подлинному, не показному чувству: прощая предательство себе, он прощал его и княгине.

Расставшись с Юлием, Зимка заблудилась. Когда же проголодалась и измучилась в суровом мрачном лесу, с необоримым отчаянием в душе пожалела, что не осталась с Юлием, чтобы бежать с ним куда глаза глядят. На счастье, это было уже невозможно – остаться, ибо Зимка повернула бы тотчас, когда бы только знала, где искать теперь Юлия, а ничего доброго этот сердечный порыв ей, по видимости, не сулил. Тогда как мысль о возвращении в Толпень угнетала ее до горьких, бессильных слез.

Она подвернула ногу, уколола палец, вконец изорвала платье и туфли, ночью от Зимки убежал конь, испуганный волчьим воем. Она натерпелась страху. Искусанные комарами, лицо и руки, лодыжки под обтрепанным подолом распухли. Голодная, истерзанная душою Лжезолотинка вышла к полудню на собиравших грибы баб и спустя несколько часов очутилась на дворе сложенного толстыми бревнами замка перед испуганно квохчущими хозяевами, где и позволила себе заслуженный обморок.

Действительно больная от страха перед Могутом, Лжезолотинка слегла и, окруженная суетливым, несколько испуганным даже уходом, провалялась в постели дня два или три – сколько смогла вынести неподвижность, а потом неделю еще набиралась сил. И еще через три дня медлительного, осторожного путешествия в окружении десятков дворян она вступила на палубу большого парома против Дубинецких ворот – на том берегу Белой высились на скале неприступные стены кремля и расстилался обширный низменный город.

Улицы Толпеня были запружены взбудораженным народом, люди кричали «слава!» и бежали по обеим сторонам кареты с опасностью попасть под плетку конных дворян. Привычная горячность толпеничей мало утешала Зимку в ее подавленном и смутном состоянии. «Дурачье!» – бормотала она, начиная злиться.

На углу Зацепы и Колдомки карета окончательно стала перед плотно сбившимися толпами, и тут только обнаружилось, что народ, собственно, встречает великое посольство из Саджикстана. Торжественное шествие уже двигалось по Колдомке к предместьям Вышгорода. Жизнерадостные ротозеи с не меньшим восторгом приветствовали теперь разряженных куклами чужеземцев, и это недоразумение вывело Лжезолотинку из себя. Сгорая от унижения и стыда, она задернула занавески, но долго затворничества не вынесла и глянула в щелочку – только для того, наверное, чтобы убедиться, что народ окончательно ее забыл.

По запруженной горожанами Колдомке – длинной широкой улице между соборной площадью и предместьями Вышгорода – тянулись вереницею скороходы с подарками Саджикского султана. Зловещая слава искреня раскатилась по всему обитаемому миру. Посольства удивительных народов, никогда как будто прежде и не существовавших, гости из тридевятых царств и тридесятых государств искали благосклонности императора Могута, как они величали князя в своих верительных грамотах. О прибытии саджиков Зимка знала еще до отъезда из Толпеня, теперь она могла наблюдать их воочию. Наряженные в пестрые долгополые, до пят кафтаны, в высоких шапках скороходы вели покрытых роскошными коврами скакунов, несли шелка и булат, расписную фарфоровую посуду. Вели двугорбых верблюдов с большими сосудами дорогих масел, благовоний и вин по бокам (роспись подарков Зимка видела три недели назад).

Шествию не было конца, а великая слованская государыня томилась за занавесками, страдая от унижения, какого-то смутного стыда и собственной ничтожности перед гнетущей властью Могута. Подарки султана, шелк и притирания, назначались, по сути дела, женщине, первой красавице государства, которая, спрятавшись за занавеской, подглядывала за шествием в щелочку – ничего глупее невозможно было придумать!

Государь не принял супругу и после того, как удостоил беседой послов. Некий невзрачный человечек в чине стольника (случайные, захудалые люди окружали теперь государыню) велел ей именем государя ожидать «всякий час», не оставляя терема. Это походило на заключение.

Целыми днями она слонялась по мрачным и скудным покоям Малого дворца в Вышгороде, сложив на груди руки и время от времени встречая в зеркале свой собственный убийственный взгляд: допрыгалась! Очутившись в западне, Зимка задумалась о себе и о своем прошлом с необыкновенной, безжалостной трезвостью.