Рождение волшебницы

И опять приходилось действовать, не теряя мгновения. Она быстро выпотрошила мальчика, как оказалось, из мокрого тряпья, отчего он признательно затих. Перенесла его в постель на полу, где и уложила под самый скат крыши, заслонив снаружи тряпьем.

Внизу хлопали двери и грохотали сапоги, лучники поднимались, заполняя дом.

– Марфутка, негодница! А дитя?! – раздался гневный окрик.

Звук оплеухи, плаксивый ответ девочки-подростка. И снова:

– Дитя бросила! Вот ужо, получишь ты у меня!

Пока маленькая нянька юлила, тянула и отбрехивалась, Золотинка как раз успела распорядиться. Сменив пеленки на такие же грязные, но сухие, из тех, что висели по чердаку на веревках, Золотинка тронула Эфремон и принялась уменьшаться в размерах – старый, известный всякому сколько-нибудь путному волшебнику фокус. Скоро она стала ростом с годовалого малыша. Новоявленный годовичок по-взрослому ловко перекинулся через заднюю стойку низкой колыбельки и тотчас же, раскачиваясь в люльке, замотался в тряпки с головой и башмаками, наподобие кокона. Все что осталось – прикрыть личико краем пеленки, спрятать руки и закрыть глаза.

Башмаки топали, звенело железо, чердак наполнился наглыми, пропахшими табаком голосами.

– Погляди там, – сказал кто-то, и Золотинка – в глубокой колыбели она ничего не видела, кроме жердей да соломы над головой, – представила себе заскрипевшее под рукой стражника окно.

Несильные, но сноровистые руки выхватили Золотинку из люльки, принялись ее трясти, вскидывать и перекладывать. Маленькая нянька подворачивала, не глядя, пеленки, а потом закачала малыша – а-а-а! – так и не бросив на него взгляда. В чем Золотинка убедилась, когда решилась приподнять веки: курносая девочка со страстным любопытством во взоре ходила по пятам за вояками, заглядывая всюду, куда только они совали нос. Разве на крышу не полезла, хотя и подступилась было к окну. Мимолетная затрещина мамаши, прибежавшей присмотреть за обыском, заставила ее скривиться, и девочка, глубоко огорченная, со злостью сунула малышу соску. Да так шибко, что ударила Золотинку по губам – та не вдруг догадалась, что такое суют ей в рот. То была осклизлая вонючая тряпица, туго перевязанная ниткой.

Надо было заплакать – для правдоподобия, ибо трудно представить себе стойкого духом ребенка, который не пришел бы в волнение при такой обиде, – но Золотинка вместо того лицемерно зачмокала и даже зажмурилась, не от удовольствия, правда, – от тошноты.

Кое-кто из обыскивавших чердак, может, и заметил блаженствующего в постели взрослых карапуза, но вряд ли этому удивился. Откуда ж ему было знать, что настоящий младенец в комнате только один, – один из двух. Двое лучников вылезли-таки через окно на крышу. Там они вспарывали сапогами слежавшуюся солому, чтобы удержаться на крутом скате, и кричали, что никого нет.

– Не видно, сгинул чертов пигалик! – где-то там, снаружи, с улицы, видно, слышались ответные голоса.

Захваченная небывалыми событиями малолетняя нянька, натура, может быть, и не черствая, но заполошенная, небрежно таскала растрепавшийся сверток, то и дело околачивая его об углы, о чьи-то локти, железные набрюшники и ратовища бердышей. В крайне восторженном состоянии она неспособна была заметить, каким бесценным сокровищем терпения и благоразумия выказывает себя младенец. Нет, неблагодарная, она не ценила его достоинств! Четверть часа спустя, когда вояки схлынули, мамаша выпроводила прочих посторонних и поспешила к лестнице, заповедав дочери напоследок: из дома ни ногой! Девочка швырнула младенца в колыбель, жестоко брякнув его о закраину, и обиженно запричитала:

– Так всегда! Буду я… как же! Как они – вот… а как мне… вот!..

В голосе ее кипели слезы.

Невольные слезы проступали на глазах ушибленного младенца – он страдал, черпая силы в надежде на скорый конец мучений. Можно было думать, что юная мятежница от жалоб перейдет к действию и бросит обузу на произвол судьбы – иного от нее и не требовалось. Однако девочка, посылая проклятия братику, не смела его оставить.

И тут…

– А вдруг он здесь? – испуганно пробормотала девочка и… пропала. Напрягая слух, Золотинка ничего не могла разобрать. Верно, девочка перестала дышать, а если ступала, то на цыпочках, неслышно. После томительного промежутка заскрипела крышка сундука… Девочка уронила его и с воплем бросилась к люльке. Золотинка взлетела, теряя голову, задергалась, кувыркаясь, низринулась, и взлетела, и снова перевернулась, утратив всякое представление о пространстве.

– Мама! Мама! – вопила девочка слезным голосом. – Он плачет! Он плачет!

В наказание за беззастенчивую ложь, может быть, она споткнулась и попала в подол матери.

– Дай сюда! – сердито сказала та, перехватив младенца.

И тут только обалделая от тряски, полузадушенная Золотинка увидела свет – пеленки скользнули с лица, и на мгновение глазам ее предстали опрокинутые дома, яркая прорезь неба между крышами, а рядом… нечто ошеломительное, нечто такое, округлое, сдобное, пахучее, что заставило несчастную Золотинку зажмуриться.