Это все совершенно невероятно, государь… Трудно человеку удержаться от зла, еще труднее от злых мыслей. А меня, я думаю, спасло любопытство. Я пришел смотреть и искать. Без всякой корыстной цели. Для того ведь я и пришел в Слованию, когда наскучила беспорочная жизнь в Республике. Я поэт, государь. Я спустился в Слованию в поисках ощущений. И, кажется, получил их столько, что смело мог бы теперь вернуться в Республику и лет пятьдесят не вставать из-за письменного стола.
– В самом деле? Хватило бы приключений на пятьдесят томов? – полюбопытствовал Лжевидохин.
– О! Без сомнения, – самоуверенно отвечала Золотинка. – Настоящему поэту достаточно намека, чтобы развернуть полноценный образ.
– Занятно. Никогда об этом не думал, – покачал головой оборотень, переваливаясь у себя в кресле со сдержанным возбуждением.
– Поэты, государь, – вдохновенно витийствовала Золотинка, – не хуже и не лучше других. Все дело в том, что творчество воспитывает бескорыстное любопытство и чуткость, внимание к людям и явлениям. Если, государь, вы хотели иметь во дворце соглядатаев, нужно было посылать туда не чиновников, не вояк, не записных лазутчиков – нет. Посылать нужно поэтов.
Они переглянулись – Лжевидохин и Ананья – и Золотинка поняла, что плодотворную мысль эту они отметили.
– Я был переносчиком зла, государь. Только я, я один, а пострадали все пигалики изгои, которые доверились покровительству великого слованского государя. Я был невольным исполнителем чужого замысла. Умысел был, никто не может этого отрицать. Иначе ведь как объяснить прочно скованную цепь недоразумений, которая привела к вселенской беде? Но чья это воля, воля и умысел? Ныне я прихожу к выводу, что это воля того, кто породил блуждающие дворцы. Воля змея. Иначе, убейте меня, ничего не понимаю.
– Или воля того, кто породил хотенчик, – негромко обронил Лжевидохин.
– Если только создатель хотенчика породил и блуждающие дворцы, – возразила Золотинка, не подозревая даже, как близко, ужасающе близко подошла она в этот миг к истине!
– Ты получил это от волшебницы Золотинки? – спросил тогда оборотень, доставая из-под полы хотенчик Юлия с огрызком рваной веревки на хвосте.
– Несомненно, государь, – отвечала Золотинка с поклоном. – Мне довелось видеться с узницей. Я получил этот хотенчик от волшебницы, когда признался ей в желании повидать свет. Но хотенчик немало потерся около блуждающих дворцов, и он свихнулся. Убежал от княгини и вернулся ко мне – непонятно почему. И был вместе со мною в Межибожской дворце. Не знаю, почему он привел меня к коту.
– Ты много говоришь, – обронил чародей, задумчиво тыкая в рот концом рогульки.
– Вы сами можете убедиться, в каком состоянии это чудо ныне, – поклонилась Золотинка, покорно принимая упрек.
– Деревяшка, и в самом деле, как будто бы не в себе. Я проверял. Не вижу только, что из этого следует, – подал голос Ананья, который воздерживался от вмешательства, но не спускал глаз с пигалика. Лжевидохин неведомо чему усмехнулся, и с той же кривой ухмылкой, как человек, заранее знающий, чего ожидать, подбросил или, скорее, уронил рогульку. Хотенчик повернулся раз и другой вполне безразлично, рыскнул ищущим носом и полегонечку, исподтишка, словно желая обдурить бдительных сторожей, потянулся к бойнице – поплыл себе в сторону узкой щели на волю.
Первым опомнился Ананья – Золотинка все еще соображала, что лучше: чтобы нежданно оживший хотенчик бежал или чтобы его поймали.
– Держите, государь! – вскричал Ананья, отрезанный от места действия решеткой.
– Я говорю: свихнулся! – всполошился и пигалик.
– Взять! – поперхнувшись, выдавил из себя Лжевидохин. Поджарая черная тень метнулась в воздухе и слизнула хвостатую деревяшку в самом выеме бойницы. Чародей вынул хотенчик из слюнявой собачьей пасти.
Несколько преувеличив испуг, Золотинка бросилась к двухстворчатой решетке и схватилась за прутья. Бегло скосив глаза, на обратной стороне она обнаружила замок. Даже в спокойный час понадобилось бы время, чтобы пошарить сетью в скважине, воображая себе очертания ключа, – не так-то просто ощупывать бесплотным невесть чем скрытые от глаз полости!