Рождение волшебницы

Кровавые царапины на лице затянулись сразу, словно волшебница загладила их движением ладони… ободранный локоть… синяки… внутренние ушибы… Дело помогало Золотинке владеть собой. Она вылечила Юлия, избавив его от раздражающих и отвлекающих болей, прежде, чем просохло влажное, местами совсем мокрое платье. Испачканный песком бледный шелк лип к груди, что вздымалась вместе с дыханием, тонкий шелк выдавал острые затвердевшие соски. Она обнимала его своей целительной силой, а он мешался со своими объятиями, совершенно лишая ее самообладания… руки его скользили, пробирались куда-то, трогали… И оказалась она в объятиях прежде, чем… что-нибудь поняла, потому что, жесткий и напряженный, он тыкал ее в низ живота каким-то локтем… И она обомлела на твердой, широкой его груди.

– Но нет! Нет! – забилась Золотинка с такой кликушеской силой, что Юлий слегка опешил:

– Но почему?

– Пусти! – билась она, не способная ни на что, только просить.

– Почему?

– Но я молю тебя… родной мой… любимый… лучший… радость моя… пусти… пусти… – она дрожала и, пытаясь защищаться, отталкивала его локтями.

– Почему? – повторил он, делая мучительное усилие над собой.

– Прости! – прошептала она в беспамятстве.

Он повернулся и пошел за своими лохмотьями.

Охваченная головокружением, Золотинка опустилась наземь.

Когда Юлий вернулся в своем живописном наряде, она сидела все так же и только подняла неподвижное, залитое слезами лицо. Тронутый и пристыженный, хотя он действительно не понимал «почему», Юлий опустился на горячий песок рядом.

– Прости! – прошептала Золотинка, касаясь руки. А потом потянулась поцеловать – словно влажным лепестком коснулась его подживших губ.

– Но почему? – сказал он с чисто мужской тупостью.

Ей трудно было говорить. Знала она почему или нет, только произнести не могла, заменяя ответ лаской. Он же был неподвижен, отчужденный и скучный, и она, страдая, должна была прошептать через силу:

– Потому что это я… – и припала лицом в колени между грязных его штанин.

Неуверенно, словно на пробу, он тронул ее за плечи и прижал к себе. Он понял.

Он понял, что это не была игра.

– Прости, – прошептал он, бережно целуя белую макушку.

Он испытывал не обиду, а гордость. Гордость оттого, что имеет непостижимую, необъяснимую, ничем не заслуженную власть над чувствами и душой этой чудесной девушки, великой и могучей волшебницы.

– Я сама не знаю почему, – прошептала она ему в грудь. – Не знаю… Мне больно… больно… – она запнулась, вздыхая, чтобы перебраться через несколько слов. – Оттого… Это оттого… Зимка отняла у меня самое дорогое, она украла лучшую пору наших отношений. Ты смотришь на меня, как на продолжение… как…

Слезы мочили ему рубаху, капали в прорехи. Золотинка не поднимала головы.

Юлий бережно ее гладил, прощупывал проступающий под платьем позвоночник, обнимал плечи и теребил волосы… не смея возражать, потому что Золотинка была права. Все она знала и понимала, все прожила она чувством. И Юлий, честно прислушиваясь к себе, не мог не сознаться, что все не так-то просто на самом деле. Он любил эту и любил ту, потому что отдал той нечто такое, что уже нельзя вернуть. Как ты вернешь то, что отдал? В сердце его проникла грусть.

– Когда-то, – молвил он с деланным смешком, – помнишь, я угрожал тебе, что брошусь со скалы, только коснись! И вот чем это обернулось! Я бросился за тобой с обрыва, как сумасшедший.

Золотинка лежала в его ногах, уткнувшись куда-то в живот, и подняла голову как раз, чтобы принять на щеку упавшую сверху слезу. Он покривился, отрицая эту слезу гримасой.

– Она, – сказала Золотинка, не отираясь, – она, – сказала она, подернув плечами, как в ознобе, – она отняла у меня даже свадьбу.

Юлий подвинулся распрямиться. Такого рода частность и не всходила ему на ум.

– Ты хочешь свадьбу? – спросил он, соображая, какая тьма нравственных, правовых и общегосударственных затруднений ждет его на пути через повторную свадьбу с одной и той же княгиней.

– Ну, это невозможно, – возразила Золотинка, опять его удивляя. – Это было бы нелепо и глупо.

– Может… тайную свадьбу устроим? – осторожно предложил Юлий, сразу же понимая, что это еще хуже.

Она только хмыкнула – но очень выразительно. Она умела смеяться над собой, эта девочка.

– Пусть! – сказала она и кинулась на песок навзничь. – Мы повенчаемся морем. Да кто нам нужен? Только море, только небо… вселенная, и ничего больше. Вселенной нам хватит, чтоб повенчаться!

Мерно ухали волны. Песок посыпался, когда она повернула голову, чтобы посмотреть в глаза.

– Действительно! – глухо сказал Юлий и прилег сбоку, ощущая ее горячее бедро.

Золотинка засмеялась, быстро ответив на поцелуй, и вывернулась. Живо вскочив, она снова клюнула Юлия губами, она дурачилась:

– Ты есть хочешь?

– Есть? – пробормотал Юлий.

– Ну да!

– Хочу, – сказал Юлий, раздумав обижаться.

– Сначала свадебный обед. Или ужин, – Золотинка важно задумалась, уставив руки в бока и оглядываясь.

Она чуточку переигрывала, в чем сказывалась тайная неуверенность в себе и напряжение, которое она испытывала в присутствии Юлия. В сущности, они так мало были знакомы!