Рождение волшебницы

Оторвавшись от бумаг, он кинул небрежный взгляд.

— Не вижу радости.

Свежие щеки чародея румянились, бодро топорщились усы, пышно лежали завитые волосы, но больные глаза ушли в темную сеть морщин, которые волшебству не поддавались.

— Подойди сюда.

Она пересекла комнату и стала перед столом.

— Сними капюшон.

Она откинула капюшон, и тогда он стал пристально смотреть на нее, поигрывая большим белым пером. Отвороты роскошного халата разошлись, обнажая волосатую грудь.

Бесчувственное выражение на ее лице, которое так занимало Рукосила, имело еще и ту причину, что Золотинка ощущала покалывающую ломоту в затылке — предвестник мучений, которые неизбежно должны были последовать за потраченным на раненых волшебством.

— Хорошо, — раздумчиво играя бровями, молвил Рукосил. — Получишь ты своего Поплеву. Но сначала…

— Вот сейчас ты солгал, — бесстрастно сообщила Золотинка, бросив взгляд на выкатившиеся из орбит глаза.

Рукосил осекся. Уловил он в голосе девушки что-то такое, что заставило его поежиться в предощущении беды, размеры которой невозможно было угадать.

— Да-да, — кивнула Золотинка. — Я читаю у тебя на лице каждое слово лжи так же верно, как… Ну, словом, всякий раз, когда ты сознаешь свою ложь, у тебя глаза на лоб лезут. Это открылось вчера, когда ты витийствовал на башне.

Рукосил облизал губы. Потом запахнул халат, прикрыв обнаженную грудь. Он не произнес ни слова.

— Отдай Поплеву и отдай Миху Луня, и я уйду. Теперь уж тебе от меня не будет проку. Что толку в человеке, который видит тебя насквозь? Да и мне не в радость глядеть, как ты хлопаешь ушами и орудуешь носом.

— А как ты это видишь? — спросил он. Золотинка пожала плечами:

— Лицо перекошено и кривляется.

Непроизвольно он приподнял руку, чтобы тронуть нос, и устыдился движения.

— Невозможно. Это никак невозможно! — сказал он, но голос дрогнул и нос шевельнулся.

— Врешь! — отрезала Золотинка. — Ты вовсе не убежден в том, что это невозможно.

— А вот и нет! — вскричал он. Сердито выдвинул ящик стола и схватил маленький ключик, который стал увеличиваться в размерах. Слева от входной двери он провел рукой по голой, тесаного камня стене, и образовалась скважина. Ключ точно к ней подошел — стена побежала трещинами, часть ее начала поворачиваться со слабеньким крысиным писком. Растворилась глубокая выемка, где стояли на деревянных полках десятки припухлых от непомерной мудрости и почтенного возраста книг. Рукосил выхватил одну из них размером в восьмую долю листа.

— Указатель к полному изводу «Дополнений». К полному! — сказал он и начал листать. — Не сказано… Нет! Нигде. Не до-пол-не-но! — с напором провозгласил он. — Великие умы древности забыли, видишь ли, упомянуть, а она, сопля несчастная, внесет свое дополнение! Не рассказывай мне сказки!

И швырнул книгу на место.

— Как хочешь, — ровно сказала Золотинка. — Я предупредила.

— Невежественная самонадеянная девчонка! — почти выкрикнул он. И внезапно остановился: — Что? Солгал?

— Почему? — пожала плечами Золотинка. — Ты пытаешься ловить на пустяках, потому что сразу понял, что я права. Бывали вещи и более невероятные, но это вот задевает тебя лично.

Он прошипел, приблизив застылое лицо:

— Но ты-то понимаешь, что за такую проницательность убивают?!

— Догадываюсь, — отвечала Золотинка. — Поэтому я и хочу уйти. Отныне между нами ничего невозможно. Никакие отношения вообще. Я уйду и обещаю ни в чем тебе не противодействовать.

Рукосил сделал несколько шагов, отодвинул книги и взгромоздился на стол. Взгляд его выказывал недоверие, настороженность, враждебность… А более всего растерянность.

— Поплевы нет в замке, он далеко, — соврал он, покачивая на весу меховым шлепанцем.

— Врешь, — заметила Золотинка, не распространяясь.

Щеки Рукосила пошли пятнами.

— Мы уйдем с Поплевой, мы исчезнем, чтобы не попадаться тебе на пути. И я не буду волховать, я хочу жить, — сказала Золотинка.

— Как жаль, как жаль, — промолвил он после долгого молчания. — И какое, боже! жуткое одиночество. — Уронил голову и опять задумался. — Послушай, Золотинка, — вскинулся он. — А ведь чудесное у тебя имя. Кто ж это придумал: Зо-ло-тин-ка. Тин-тин-тин! Холодные такие льдинки… Так и падают за шиворот. — Глаза его заблестели. — И какое жуткое одиночество, — повторил он. — Великому ровни нет. Рукосил один во всем мире. Я мог бы тебя приблизить, тогда бы нас стало двое. Мог бы тебя приподнять, чтобы ты стала вровень… И вот — один. Так холодно на высоте… И как посмеялась бы Милица: великий Рукосил дал маху!

— Вот теперь ты не кривил душой, — тихо сказала Золотинка. — Жаль, что ты не можешь остановиться. Отдай мне Поплеву и Миху Луня.

— Да нет, пожалуй, — сказал он раздумчиво, словно бы еще не решив, — пусть лучше Поплева останется у меня заложником.

Золотинка глядела с молчаливым укором, и от этого… боль безнадежности защемила черствое сердце Рукосила.

— А что, — сказал он, помолчав, — Юлий тоже виляет носом?

— Он помалкивает.

— Ну вот что, — встал Рукосил. — Мое последнее слово: если ты такая умная, ты сама найдешь Поплеву в этом замке. Ищи.

— Он здесь, в замке?

— Да.

— Ты превратил его в предмет?