Рождение волшебницы

По прошествии изрядной доли часа, виновато улыбнувшись, волшебница достала из-под черно-белого плаща новое перышко и одним дуновением отправила его ввысь. Наконец заскрежетали засовы и дверь приотворилась. Волшебница проскользнула. Когда же Золотинка попыталась повторить то же самое, старческая рука уперлась ей в грудь. Защемленная дверью, не имея возможности податься ни туда, ни сюда, девушка вскрикнула. На мятом, желтом лице старика выразилось телесное усилие — Видохин молча давил на дверь.

— Простите, — пресекающимся голосом пропищала Золотинка, — могу ли я видеть здесь пигалика Буяна?

— Постой, Видохин! — вмешалась волшебница. — Пусти мальчика, он ищет.

Старик пусто на нее глянул и пропустил. Она очутилась в полутьме и сразу споткнулась — что-то подвернулось под ноги.

— Пусть только мальчишка влезет в лохань с кислотой, я вышвырну его вон, — раздался надтреснутый голос Видохина, возившегося с запорами.

— Пигалик Буян — уважаемый член Совета восьми, — сказала Золотинка как бы в оправдание.

Хозяин и волшебница ступили на лестницу, а Золотинку забыли среди стоячих, в человеческий рост корзин. Смутными грудами здесь различались также ящики и бочки. Узкая деревянная лестница достигала потолка одним долгим пролетом.

Достаточно освоившись во мраке, который разбавлялся светом высоко прорезанных бойниц, Золотинка пробралась к лестнице. Она попала в помещение наверху, такое же захламленное и полутемное: здесь лестница развернулась в другую сторону. Волшебница и Видохин продолжили подъем, не обращая внимания на приблудного гостя.

— Я уезжаю, Видохин, — сказала волшебница.

— А! В добрый путь! — с некоторым усилием пожелал ей добра собеседник.

Старик сипло дышал и хватался за перила.

— Ты болен? — остановилась волшебница.

— А! Да, — словно бы спохватившись, припомнил тот. — Да! Я скоро умру.

Анюта промолчала, и больше они не говорили.

Когда глаза Золотинки поднялись над уровнем пола третьего яруса, взору ее предстал мусор, лепешки засохшей гущи на выщербленных плитах, а в голову шибанул кислый дух красильной мастерской. Цветные окна в мелких круглых переплетах наполняли комнату мутным светом. Из обихода красильни попал сюда широкий дубовый чан, но главное место занимали печи. Очаг у глухой стены содержал в себе два малых железных горна. На противне с золой стояли там почерневшие глиняные сосуды. Две другие печи, кирпичные, располагались справа и слева от очага: одна высокая, квадратная, с несколькими топками, другая приземистая, круглая, без дымохода. Застарелая копоть покрывала стены и потолок. Верхние ступеньки ведущей на четвертый ярус лестницы почернели и даже обуглились.

Чем больше Золотинка приглядывалась, тем больше проникалась тягостным ощущением упадка. На полках и на столах теснились немытые, с запекшимися остатками веществ сосуды, глиняные, оловянные, стеклянные; перегонный куб и реторты. Поверх сосудов клонились в случайных положениях противни, на них опасно громоздились железные и бронзовые приборы: щипцы с хитро изогнутыми хваталками, циркули, ложки на длинных ручках. Долгое коромысло весов, подвешенных на уходящей к потолку цепи, безнадежно перекосилось. Навалом, как дрова, лежали в простенке между окнами незастегнутые, растрепанные книги. Ломаные перья, полузасохшая чернильница.

Осматриваясь в мастерской, Золотинка помнила, что поднялась сюда в поисках пигаликов, и однако же испытала потрясение, обнаружив у себя за спиной скромно выжидающего Буяна с товарищем. Трудно представить, чтобы они не слышали разговора внизу, и вот же не посчитали нужным известить о себе голосом.

Буян не улыбнулся. Товарищ его, моложавый щеголеватый пигалик с длинным мечом на перевязи, Золотинке не понравился. Черних — это было имя второго пигалика — сильно проигрывал в сравнении с Буяном, который оставил в ее душе глубокое впечатление. Холодный взгляд Черниха, как чувствовала она, скользил по поверхности людей и явлений. Ему не хватало основанной на интересе к людям и явлениям пытливости, которая так очевидно проявлялась в повадках Буяна.

Черниха можно было бы счесть красавцем. Туго зачесанные волосы он собирал на затылке в узел, повязанный россыпью чудесных самоцветов. Что-то слишком женственное… Не гляделись на нем чрезмерно широкие штанишки веретеном до колена. Притом, что узенькая, мысом вперед курточка рисовала необыкновенно — не человечески! — тонкий стан.

С изысканной вежливостью Буян представил Любе товарища, Черних, в свою очередь, не затруднился подобрать несколько любезных слов. Однако она растерялась — и оттого, как глянула на нее при имени «Люба» волшебница Анюта, и оттого, что не решилась прямо обратиться к Буяну с делом. Временное убежище, удалившись от пигаликов, она нашла в книге.

Это оказалось сочинение Льва Антожимина «О различиях и сходствах вещей». Разгадывая прочитанное, она сбивала лихорадочный жар своих намерений и, верно, находила в этом отдохновение, оттяжку неизбежного.

— Оставь, щенок! Кто тебе разрешил?! — с ничем не оправданной грубостью Видохин рванул книгу. Золотинка не далась просто от неожиданности — уцепилась.