Рождение волшебницы

Особого самообладания, впрочем, от Зимки и не потребовалось. Пусть это покажется поразительным, но она почувствовала облегчение, когда узнала сногсшибательную новость, что «все погибли». Конечно же, не самая смерть дворян и множества простого народа была причиной столь примечательного душевного движения. Слованская государыня сохраняла достаточно человечности, чтобы вздохнуть о гибели стольника и других известных ей в лицо витязей. Но после ночи полнейшей неизвестности и самых невероятных предположений не худо было наконец вернуться к определенности. А смерть — это самая определенная на свете вещь.

И потом, рассуждала Зимка, блуждающий дворец — такая потрясающая штуковина, что покроет всё, все недоразумения, странности и нескладицы этой ночи. Блуждающий дворец задаст головоломку даже такому прожженному чародею, как обратившийся в Видохина, а затем объявивший себя Могутом Рукосил. И понятно, заранее понятно, что эта зловещая, загадочная напасть, болезненная опухоль земли, не имеет ни малейшего отношения к пигалику. Не имеет отношения к пигаликам вообще, как таковым, к пигаликам-лазутчикам и пигаликам-изгоям, к пигаликам связанным, посаженным на конюшню и оттуда бежавшим в особенности. Следует успокоиться на этот счет. Если Зимка чего и нагородила непотребного, то кто-то тут неподалеку нагородил много больше.

— Едем! — решила Лжезолотинка, едва дослушав сообщение гайдука. — Я хочу посмотреть сама! Что это за дворец и что от него осталось.

Последний из имевшихся под рукой дворян — Ярыш — теперь отвечал за все, и он пробовал возражать. Этот дородный, не весьма расторопный и отнюдь не склонный к легкомысленным предприятиям дворянин испытывал большие неудобства от необходимости настаивать на своем и вступать в пререкания с государыней. Однако ж он набрался мужества заявить, что при нынешнем положении дел самое разумное и основательное — незамедлительно возвращаться в Толпень, выслав вперед нарочного с подробным известием о событиях ночи.

Прежде Ярыш, незначительный человек в дворцовом обиходе, не имел доступа к государыне, и тем хуже приходилось ему сейчас: трудно было убедить своевольную и порывистую в решениях великую княгиню Золотинку. К тому же Зимка-Золотинка имела свои собственные, неведомые Ярышу соображения, что, понятно, не облегчало тому задачу. Теперь ее помыслы обратились к хотенчику. И в этом смысле следовало, пожалуй, благословить случай, который избавил ее от лишней опеки. Случай же подсказывал Зимке образ действий: чем больше путаницы, тем лучше. Жгучее любопытство, которое вызывал в ней резвый и жизнерадостный хотенчик, любопытство, замешанное на страстной надежде какого-то невиданного освобождения, какого-то нечаянного счастья, возбуждало Зимкину волю, и хитрость ее, и отвагу, и воображение — все самые лучшие и худшие ее качества. И, конечно же, не Ярышу было выстоять против опасной смеси страстей, которую таила в груди государыня.

Зимка охотно позволила снарядить в столицу гонца, а затем, невзирая на повторные возражения Ярыша и кисло-сдержанные уговоры Малморы, велела ехать, куда велено.

Три тяжелые колымаги восьмериком и шесть подвод с кладью составили долгий, непомерно растянувшийся поезд, что особенно беспокоило угнетенного ответственностью Ярыша. Он держался большей частью обок с каретой государыни, но суетливо поглядывал вперед и назад, пытаясь отыскать взглядом подчиненных ему витязей. Одного впереди и одного сзади — так далеко в блеклых клубах пыли, что последнего Ярыш ни разу и не видел с тех пор, как покинули корчму.

Навязчивые намеки дворянина на разбойников и лихих людей нимало не занимали возбужденную тайными помыслами Зимку. Задернув занавески, она извлекла припрятанный в ларце хотенчик и запустила. Верткая, как щенок на привязи, рогулька тыкалась в задний правый угол кузова. Зимка не могла понять, куда же указывает хотенчик, кроме того разве, что не туда, куда движется карета. Приходилось однако до времени терпеть и это, унимать хотенчика и собственное слишком прыткое сердце. Тут Зимка бросила взгляд на переднее сидение, где привыкла видеть молчаливую Лебедь, и удивилась, что княжны нет. Она раздражительно позвала в окно Ярыша.

— О боже! — тотчас же испугался Ярыш. — В задней карете ее нет… Осталась в корчме?

— Скачите, узнайте! — бросила Лжезолотинка сердито.

Добросовестный Ярыш помчался назад через поле, лошадь взбивала в зеленях легкую пыль.

Зимке никогда не приходилось заботиться о дороге, она давно оставила мысли о хлебе насущном и о ночлеге и не придавала никакого значения тому, что растянувшийся на полверсты поезд остался без распорядителя.