Рождение волшебницы

В общем, оставалась только дорога, все тот же изнурительный бег без пристанища. На просторном лопушке мать-и-мачехи с помощью почтового перышка Золотинка развернула чертеж Камарицкого леса, чтобы присмотреть путь к его южным окраинам. Не так уж много, когда по прямой, верст пятьдесят, но этими дебрями, то гористыми чащами, то болотами — черт ногу сломит! Нужно было рассчитывать на два дня пути — в день не уложиться, а три уже невозможно! Да потом еще сто верст до Межибожа, и еще — двадцать до блуждающего дворца. По правде говоря, не много надежды успеть.

Разобравши один чертеж, Золотинка изготовила на другом лопушке новый — крупнее, с большими, более четкими подробностями. И озадаченно обернулась. Неприятное было ощущение, будто за спиной кто-то стоит и подглядывает через плечо. Вновь уставившись на чертеж, но уже слепо, она припомнила, что не раз ощущала нечто подобное — неразгаданный чужой взгляд.

Дремучий дремотный лес… лес глядел… Легкий насмешливый ветер побежал по вершинам. В который раз уже она чуяла чужого. Неуловимый запах лесной нежити. Золотинка неспешно подобрала брошенные на траву лопушки с чертежами, тщательно, даже тщательнее, чем нужно, свернула их и чиркнула Эфремоном, обращая в золу.

Сразу что-то закряхтело вверху, посыпалась древесная труха, словно дуб вздрогнул и шевельнулся толстыми своими ветвями. Глупо было притворяться и дальше. Золотинка глянула. И еще успела заметить большой корявый сук, который взбежал вверх по стволу, пытаясь спрятать свои сухощавые стати среди зелени. Замер, не желая признавать, что разоблачен. Это был долговязый, локтей десять, а то и двадцать в длину сук, похожий на чудовищных размеров кузнечика с нелепыми конечностями и крошечной головкой-сучком, на которой чернели глазки.

Едва Золотинка распознала прянувший от нее сук, как по счастливому наитию испуганно ахнула и хлопнулась наземь задом, выражая тем самым крайнюю степень изумления, какая только доступна пигалику. Леший, однако, коснел в притворстве, он замер, как может замереть только неживое, не волнуемое кровью, неодушевленное существо, и Золотинке ничего уже не оставалось, как вскрикнуть в голос:

— Крынк! Род Вседержитель, это Крынк!

Казалось, что и после этого отчаянного призыва к знакомству Крынк не выдаст себя, будет играть в прятки и дальше, может быть, врастет в дерево, действительно обратившись суком, — это ничего ему не стоило… Как вдруг он захрустел суставами и прямо с вершины дуба, где Золотинка с трудом его различала, прыгнул вниз, обернувшись в нечто чудовищно грузное. Земля так и ухнула, приняв на себя рослого, косая сажень в плечах, перекошенного и волосатого мужика в длинном сермяжном кафтане.

Голова у него сдвинулась на левое плечо. Налево же был запахнут перепоясанный красным кушаком кафтан, на волосатых ножищах перепутанные сапоги — правый на месте левого. Верзила-леший в два человеческих роста.

— Вам привет от Лопуна! — мужественно сказала Золотинка. Леший превышал пигалика в четыре или в пять раз — над сидящим малышом он возвышался жутковатой башней. — Привет от Лопуна! — пропищала она еще раз, полагая, что леший туговат на ухо.

На красной роже его, увенчанной острыми волчьими ушами, не отразилось ничего.

— Гы-ы! — косноязычно замычал Крынк, как деревенский дурачок. — Гы-ы! — негодующее ревел он, протягивая лапу в сторону почерневшей, совсем уж увядшей избушки.

И тут Золотинка сообразила, что, лихо расправившись со своим садом, совершила в глазах потрясенного лешего непростительное преступление. Крынк ожесточенно плюнул ей под ноги:

— Тьфу!

Свирепый вихрь развернул его на одной ноге, взметнув полы кафтана, леший взлетел, мгновенно распадаясь на клочья, — целый стог развеянной ветром листвы. И тот же завывающий вихрь подхватил Золотинку, бросил кувырком вниз — в бездну, только она и успела сообразить: падаю, в землю!

Грохнулась!

Она очухалась на дне глубокой ямы, вся засыпанная песком. Песок продолжал сыпаться с крутых откосов, а выше, над ямой, в потемневшем, иссиня-черном небе ходили ходуном могучие ветви дубов, ревела буря.

— Вот тебе и привет от Лопуна! — пробормотала Золотинка.

Однако нужно было выбираться как можно скорее. Она раздумывала недолго. В следующий миг в руках ее очутился хотенчик Юлия, который и рванул ее вверх, увлекая к собственному ее подобию в городе Толпене, к Золотинке Ложной. Оставалось только диву даваться силе слепого и неразумного влечения!

Едва она перевалилась через крутой край рытвины, обсыпая его вниз, едва поднялась на колени, вверху опять засвистало и тяжелый, как двадцать мешков с отрубями, мужик хлопнулся с небес наземь со всей яростью полоумного лешего.

— Гы-ы-ы! — проревел он и протянул мохнатую лапу… Целая вечность прошла, пока Крынк выдавил из себя второе слово: — Дай! — сказал он. — Дай!

Хотенчик, что скакал у Золотинки на привязи, ожившая палочка-рогулька поразила замшелое воображение лешего, который, понятное дело, имел особое пристрастие ко всему деревянному.

— Ишь ты! Самому надо, — пролепетал пигалик.

— Надо! Мне надо! — возразил Крынк с воем.