Рождение волшебницы

Когда жертвенное мясо подволокли к основанию рундука, где стоял престол Рукосила-Могута, государь молча позволил кравчему наполнить отдельно поставленное блюдо и тотчас же кинул куски собакам. Благоволительным движением руки он распорядился затем оделить великую княгиню Золотинку. Кравчий в жестком, колом стоящем кафтане, роняя горячий жир на пол и на скатерть, возложил большой кусок с костью и потянул вилы по краю блюда, чтобы освободить их. Княгиня встала для короткой благодарственной речи, обращенной к великому князю и великому государю, повелителю Словании, Межени, Тишпака, Амдо и иных земель обладателю Рукосилу-Могуту. Закончив, она поклонилась.

Вооруженный вилами кравчий ловил взгляд государя, ожидая указаний.

— Еще! — повелел тот, тяжело привалившись к столу. — И еще! — добавил он, когда кравчий пытался остановиться — груда пахучего мяса перед княгиней выросла до каких-то людоедских уже размеров. Этого жирного изобилия, разваленного по блюду и по столу, хватило бы, без сомнения, на дюжину голодных дикарей. Выразительное лицо не особенно пополневшей за последний год Золотинки омрачилось. Стараясь не выдавать брезгливости, она отстранялась от стола, чтобы летящие с вил брызги не попали на серебристое, нежных оттенков платье. Два раза вставала она еще, выражая признательность подателю благ, пока Рукосил-Могут не распорядился оставить супругу и оказать честь принцессе Нуте.

С той же избыточной щедростью кравчий оделил и мессалонскую принцессу, которая впервые предстала перед послами да и вообще перед избранным столичным обществом. Эта худенькая женщина с узкими плечиками и едва приметной грудью, отвлекая внимание от блистательной государыни за соседним столом, заставляла людей перешептываться. Неутоленное любопытство — что сей сон означает? — порождало подспудное возбуждение, смутное ожидание необыкновенных событий, которые повлечет за собой возвращение из небытия затерявшейся и забытой в коловратностях последних лет чужестранки. Мессалонские послы за длинным столом по правую руку от принцессы исподтишка поглядывали на соотечественницу. Кажется, они никак не могли разрешить вопрос, действительно ли эта девочка и есть Нута. Почти позабытая уже в Мессалонике за тамошними неурядицами и переменами принцесса.

Между тем, оглядываясь на государя, кравчий подкладывал и подкладывал. Дымящая груда мяса перед безмолвствующей принцессой росла, почти закрывая ее собой. Наконец утомленный вельможа позволил себе остановиться. Оборотень молчал, обратив к Нуте низкое и широкое, словно придавленное тяжелым венцом, лицо. В щелочках глаз нельзя было угадать никакого живого чувства.

— По старозаветному слованскому обычаю, — озадаченно крякнув, заговорил густым голосом кравчий, — по обычаю наших пращуров, об истоках которого молчат и древние летописцы за двести лет до воплощения Рода, надлежит учтиво и скромно сказать короткое слово подателю сих священных благ, коими от лица всемогущего бога вседержителя наделяет нас земной повелитель великий государь князь.

— Столько мяса не нужно, — молвила маленькая принцесса не очень громко.

В палате стояла такая тишина, что поняли Нуту даже за дальними столами, кто не расслышал — догадались. И таков был страх, внушаемый оборотнем на престоле, что несколько сот благородных гостей, словане и чужестранцы, тревожились не за отчаянную маленькую женщину, а за себя, словно ожидали для себя неприятностей от неподобающих речей неизвестно откуда взявшейся принцессы.

Смутился и кравчий, этот благообразный, исполненный достоинства старик с важно расчесанной бородой. Он замолчал, не зная, как продолжать.

— Уберите, Излач, лишнее, — распорядился государь после некоторого раздумья.

Неловко орудуя вилами, в тяжелом плотном кафтане, багровый и недовольный собой, старик принялся исполнять. Перед принцессой на измазанном, залитом жиром столе остался один заплывший кровавым соком кусок.

— Следует возблагодарить государя, — без лишних околичностей предупредил кравчий.

— Благодарность? — молвила она. — Великий государь убил моих товарищей и оставил меня одну, наверное, в насмешку. Что же мне, радоваться, что накормили мясом?.. Мясо это пропитано кровью.

— Ну, это слишком, слишком! — тоненько выкрикнул Рукосил-Могут. — Говори да не заговаривайся, — сварливо продолжал он, — словане никогда не знали людоедства! Никогда! И не мне его вводить!

И оборотень, казалось в ошалелой тишине, хихикнул. Хихикнул совершенно явственно, противненько засмеялся. Вскочил на высокие тощие ноги черный пес, уставился в лицо хозяину немигающим взглядом, словно желал постичь сокровенное значение ни на что не похожих дребезжащих звуков.

— Хотел бы растолковать, — начал Рукосил-Могут своим слабым голосом, которому вторили торопливые толмачи, — что дорогая наша принцесса перенесла немало жестоких разочарований с тех пор, как покинула девичью светелку. От этого, понятное дело, нрав ее не стал лучше. Мы должны извинить принцессу.

Однако сколь много убеждения ни вкладывал государь в свою шамкающую речь, не исчезало все ж таки подозрение, что он хихикает.