Рождение волшебницы

Надо думать, он остался бы безупречно правдив, если бы ограничился этим ловко скроенным признанием. Но Рукосил на нем не остановился, почувствовав влечение к златовласой красавице с чудесными карими глазами и слабой, никогда как будто бы не исчезающей улыбкой ее по-кукольному ярких и больших губ. Темно-синее платье со шнуровкой на груди рисовало тонкий и стройный стан… — Золотинка! — воскликнул он с дрожью. — Любимая! Любимая моя и единственная!

— А вот это лишнее, — сказала девушка холодно. — Не надо разбойничать словами!

Девушка не отнимала руки, которую он считал приличным удерживать, но не выказывала ни малейшего поощрения.

— Прости! — прошептал он, потупившись. — Прости… я мог бы тебя полюбить… Я был так близко… И на тебе я споткнулся… а с этим так трудно примириться.

— Прости и ты, — просто сказала она. — Ты, видно, не знал, что Юлий жив и на свободе. А ты не выйдешь из дворца. Ни ты не выйдешь, ни я. Прости.

— Юлий жив? — настороженно переспросил Рукосил, и Золотинка, чутко вслушиваясь, не уловила неправды. Если слованский государь не знал, что Юлий мертв, то, значит, жив. Сердце ее радостно вздрогнуло. А Рукосилу потребовалось усилие, чтобы сказать два коротеньких слова:

— Я рад.

Она отняла свою руку: нельзя было произносить горькое и дорогое слово «Юлий», когда ладонь ее оставалась в чужой руке. И сказала:

— Да был ли Юлий вообще? Что говорить… это уж ничего не меняет. Отсюда вдвоем мы не выйдем. Прости.

Рукосил не откликнулся и не вставал с колен в тяжком раздумье. А когда поднялся, лицо его было бледно, а искусанные губы пылали. Некоторое время он оглядывался, словно не мог уразуметь, где очутился и на кой ляд эти мраморные изваяния, зачем эти резные каменные карнизы, эта лестница в ущелье розовых стен, которая поднималась неукоснительно вверх и вверх к свету?

Темные чувства мутили душу, дыхание его стеснилось, а взор ускользнул, скрывая нечто… Раскатистый, под землей прокатившийся гул, ропот тяжко пошевелившейся земли заставил Рукосила опомниться. Откуда-то сверху, с затерянного на головокружительной высоте потолка посыпался каменный мусор и куски лепных украшений. Рукосил поднялся с колен и окинул пронзительным взглядом девушку. В лице ее не было страха, а лишь томительное, в сузившихся глазах ожидание.

Верно, то было последнее искушение и последняя слабость Рукосила — ему достаточно было намека.

— Пойдемте, принцесса! — молвил он в совершеннейшем самообладании, принимая спутницу под руку. — Вы поможете мне искать сундук?

— Пожалуй, да, — вздохнула Золотинка, безрадостно кивая сама себе. — Я думаю, его и искать особенно не придется.

— А что, принцесса, как получилось, что вы на свободе и гуляете по Словании? — мягко спросил Рукосил, когда они ступили на длинный пологий подъем. — Я достаточно осведомлен обо всем, что происходит в Республике. Пигалики осудили вас всенародным голосованием, на смертную казнь по статье «Невежество с особо тяжкими последствиями». Насколько я знаю, ни один человек еще не ускользнул из цепких лап пигаликов, если попался.

— Значит, я первая, — усмехнулась Золотинка. И в ответ на недоверчивый взгляд спутника добавила: — Они сами устроили мне побег. В большой тайне, но при всенародном сочувствии, я полагаю.

Цепкому уму Рукосила понадобилось несколько мгновений, чтобы оценить сообщение. Он присвистнул.

— А знаешь, эта дура Зимка Чепчугова тотчас тебя раскусила. Распознала тебя в обличье пигалика еще в корчме Шеробора. Натурально, я отнес это на счет воспаленного воображения взбалмошной, бестолковой бабенки. Видно, уж точно, кого бог хочет наказать, то первым делом отнимает разум! Дурак дураком. Старый дурак.

— Не убивайтесь, Рукосил, — грустно сказала Золотинка. — Удивительно ведь не то, что вам придется рухнуть, забравшись так высоко, а то, что вы вообще туда забрались.

— На вершину я еще не забрался!

— И слава богу!

Он промолчал, и это было достаточно суровое возражение по обстоятельствам их мирной беседы.

— И не зовите меня принцессой, — сказала она, чтобы переменить разговор. — Я когда-то легко купилась на принцессу.

— Но… — хмыкнул Рукосил, — эта выдумка доставила вам немало приятных часов. И вам, и мне. Знаете, пожалуй, это была одна из самых, я бы сказал, добродушных подлостей, которые я когда-либо в жизни сделал.

— А было письмо? Хоть какое-нибудь? — спросила вдруг Золотинка тихо, как если бы что-то не до конца еще для себя разрешила.

— Бог с вами, милая! — веселился Рукосил. — Сундук был. Но письма не было. Честью клянусь, не было.

— Жаль. Хотелось знать… — коротко обронила Золотинка, не поднимая глаз. И переменилась: — А что с Поплевой? Он в Колобжеге, мне говорили? — она глянула вверх, прикидывая, сколько осталось лестницы для мирного разговора.

— В Колобжеге Поплева, дома. Занимается незаконным волхвованием, лечит людей. Жив и здоров, я его не тронул. Все ж таки тесть — через Зимку Чепчугову, можно сказать, породнились! В Колобжеге тебя осуждают — не пригрела названого отца.

— А первый раз, осенью шестьдесят восьмого года, как он попался? Когда провожал Миху Луня?