Рождение волшебницы

А потом в полнейшем безмолвии Золотинка увидела на тропе бугор… Большую груду тряпья, которая шевельнулась, когда она живее зашлепала по камням, торопясь разглядеть видение, пока оно не исчезло так же бесследно и бесплодно, как и соблазны слуха.

Шагах в пятидесяти куча тряпья… или, быть может, перьев встрепенулась, взметнув вверх необыкновенно длинную тощую шею, увенчанную птичьей головкой. Когда диковинная птица вскочила на ноги, очень длинные, Золотинка определила, что рост ее от клюва до лап превышает ширину тропы в два раза. Нетрудно было сообразить, что пернатое чудище мотало бы головой над самым высоким человеком, смотрело бы сверху вниз на лошадей и быков! Что касается пигалика, круглощекого малыша с детскими голубыми глазами, то он прошел бы у птицы между ног. Если бы она ему позволила.

Потрясенная, Золотинка замедлила шаг. Птица, не менее того взволнованная, помчалась прочь, с непостижимым проворством щелкая сухими лапами по камням. На бегу она растопырила крошечные, ни на что не годные крылышки. И скоро растворилась в розовой мути, только четкий перестук лап еще дразнил слух.

В эту пору утомленная до крайности Золотинка потеряла всякое представление о времени и безнадежно путалась относительно пройденного пути — можно было считать и восемьдесят верст, и сто восемьдесят. Побитые о камни ступни горели, и давно надо было остановиться, отложив надежды на будущее. Да всё Золотинка загадывала: поднимусь на взгорок… гляну за поворот… и шагала, шагала в каком-то томительном исступлении.

Не имея уже сил удивляться, она отмечала, что холодает, становится как будто темней… и чудились порывы свежего ветра. Верхняя половина пустоты темнела все явственнее, мрачнея и наливаясь синим. В пространстве над головой тускло мерцала звезда. Крупные одиночные звезды, какие являются в поздних сумерках, блистали уже по всему небосводу.

Крутой, петляющий подъем в несколько сот шагов вывел Золотинку на простор — порыв ледяного ветра ударил в грудь, так что пришлось набычиться, чтобы удержаться на ходуном заходивших плитах. Казалось, тропа качается, скрипят и трутся друг о друга камни, ветер завывал, вещая о бездне. Вверху ледяные искры звезд усыпали раздавшийся небосвод, внизу — непроглядный мрак.

И, что сквернее всего, нельзя было разглядеть тропу. Скрючившись на ветру, Золотинка едва ступала, опасаясь сорваться. Перемена от багровой пучины к черному ледяному небу произошла не вдруг, но все ж таки очень быстро, словно Золотинка нежданно-негаданно вышла из теплого помещения, из лета в зиму.

Острое ощущение опасности, пронизывающий холод заставляли ее дрожать. Нужно было хотя бы осмотреться. Золотинка легла на камни, находя их вокруг себя ощупью, и сунула вниз руку. Упора не было, сколько ни тянись. Тропа пошатывалась, как будто грозила опрокинуться. Пронизывающий ветер трепал рубашку и штаны, елозил морозной лапой по телу и леденил в объятиях.

Золотинка тихонько пошла назад, полагая, что не перепутала еще начало и конец дороги. Вот поплыли клочья багрового тумана, и она, с трудом разминая тело, заставила себя бежать. Не много потребовалось времени, чтобы скатиться вниз, — в свет и тепло. Усталость одолела ее, и она легла.

Спала она урывками, а проснулась голодная и неотдохнувшая. Голова мутная, вставать нет сил и лежать на камнях невмоготу. Совсем очнувшись, Золотинка ахнула: во сне она очутилась на обрыве тропы — половина дороги исчезла. Задняя, несомненно, половина, та, на которой остался безнадежно отставший Лжевидохин.

Золотинка не чувствовала ответственности за старого негодяя и в глубине души только обрадовалась, что судьба, кажется, развела их на этот раз окончательно. Теперь, когда она поднималась в гору, тропа исчезала за ней шаг в шаг, точно так же, как исчезала прежде за Лжевидохиным. Теперь уж нельзя было бы вернуться, даже если это взбрело бы ей в голову.

Несильный порыв ветра разорвал муть, но открылись не звезды — синеющее небо с холодным солнцем. Узкая тропа пронизывала бегущие клочья тумана, которые были, наверное, облаками. Казалось, тропа и сама несется, торопится к предуготовленной цели, и Золотинка, не сбавляя шага, увидела склон горы — отвесную черную скалу, где не держалась растительность. Поднимаясь все выше, тропа очистилась от облаков и мглы, и открылись головокружительные просторы.

Зависшая в воздухе череда плит огибала вознесенную черной стеной кручу, а по правую руку, на огромном расстоянии, вставали зубья скалистых вершин, в провалах между которыми лежал грязной пеной снег. Далеко внизу, в широкой каменной долине, виднелся сморщенный поперечной рябью грязно-серый лед.

Золотинка даже не испугалась — закоченела. Она стояла на конце шаткой каменной череды, за спиной была пустота, пустота повсюду и только впереди ходящие под ногами, неверные плиты.

Нужны были силы, чтобы оглядеться, силы, чтобы стоять, не пошатнувшись, и чтобы идти — Золотинка пошла, приковавши себя взглядом к шаткой, готовой рассыпаться тропе. В щелях между плитами сквозила пустота.