Рождение волшебницы

О боже ж мой, боже! Господи, великий боже! В человеческих ли силах справиться с наваждением?!

Когда поздним вечером они оказались у дверей спальни, Юлий со страхом все спустившего, презревшего все прежние свои намерения и зароки игрока остановился на мысли о постели. Было в этом помысле нечто от самообмана: а что такого, в сущности? Он ощущал в себе готовность вошедшего в раж игрока отринуть все: и совесть, и благоразумие — все ради последней, самой сладостной, самой жуткой и притягательной ставки… И в то же время он как будто знал, что было это немыслимо, как кощунство. Опутанный колдовским наваждением, он глядел на девушку, как на ангела непорочности.

Перед белой двустворчатой дверью спальни девушка сказала с неуловимой насмешкой:

— Ну что, до завтра. Завтра увидимся, до свидания.

Дружески тронула она Юлия за руку и пошла, отыскивая кого-нибудь из челяди, чтобы устроиться на ночь.

А Юлий, больной, разбитый, опустошенный, стоял в глубочайшем изнеможении чувств. Он сознавал, что предал Золотинку в мыслях, и тем больнее ударился о преграду, которую поставила перед ним с улыбкой девушка-оборотень. Когда он переступил порог безлюдной пустой спальни… бросился на пол.

Не было слез, только тихий тоскливый вой. Юлий знал, что отравлен. Отныне и навсегда. Без надежды. Он ударил кулаком по полу, зарычал, перекатываясь, и опять ударил.

Золотинка долго не спала, и не испытывала потребности в сне, готовая хоть сейчас вскочить, если послышится голос Юлия. Голос мерещился въяве, повторялся обрывками замечаний, пространными рассуждениями, и она отгоняла от себя ощущение счастья, словно боялась его, все еще не решаясь поверить, что Юлий оказался таким… каким оказался. А когда задремала, то и во сне продолжалась все та же ликующая лихорадка.

А проснулась она будто с похмелья, не узнавая стесненную, в пышных занавесях, спальню, которую видела вчера при свечах. Смутной тяжестью накатила мысль: необходимо объясниться начистоту. Но эта необходимость так пугала Золотинку, что она сказала себе: «Не сегодня».

Слишком хорошо было то, что было вчера, чтобы омрачать свое недолгое и не совсем законное счастье нелицеприятными объяснениями. И, надо признать, низко же она пала, если позволяла принимать себя за Зимку! Сейчас она догадывалась, что должна была испытывать сама Зимка, сознавая, что Юлий любит ее как Золотинку. В глубине души она всегда презирала свою колобжегскую подругу, считая ее воровкой. Во вчерашнем счастье было нечто краденое, и Золотинка чувствовала, что не в силах будет отдать ворованное, если потребуют.

Но неужто Юлий сам не в состоянии отличить… одну жену… от другой? Да, решила она, он сам должен воскликнуть: да кто же ты есть, наконец?!

Так, видно, тому и быть: не следует позволять Юлию ничего выходящего за рамки товарищеских отношений. Пока он не догадается наконец о немаловажных переменах с супругой. Не так уж много она от него хочет. Можно ли требовать меньшего, не поступаясь чувством собственного достоинства? Можно ли принять от Юлия то, что он дал бы, не задумываясь, по ошибке и по неведению, — а она бы получила обманом?

В слепоте Юлия, вообще говоря, было что-то непостижимое и оскорбительное. Трудно было понять, как умный, тонкий и чуткий человек (а Золотинка с ощущением счастья убеждалась, что таков Юлий и есть), увлеченный возможностью говорить и слушать на родном тарабарском языке, ничего не видит при этом на расстоянии вытянутой руки. Можно думать, впрочем, кое-что он разглядел бы… или нащупал, когда бы стали они одно…

Золотинка готовилась к отпору. Сказывался тут, может статься, еще и страх девственницы, чего она и сама до конца не понимала. Она собиралась с духом, чтобы не пустить Юлия дальше известной черты…

И как лбом ударилась о непостижимую перемену. Юлий встретил ее ледяным холодом. Одного-двух взглядов, нескольких слов хватило им, чтобы удостовериться с горестным изумлением, что вчерашнее буйство чувств осталось сном. Сном это счастье и было — невысказанное, непризнанное и краденое.

Притом они нуждались друг в друге ежечасно. Юлий ожидал переводчицу, чтобы выслушать отчеты приказных судей и в первом приближении хотя бы ознакомиться с положением дел в стране. Золотинка держалась за Юлия, не зная людей и обычаев двора. Этим они и занимались, что знакомились, — целыми днями, как добросовестные сотрудники. А вечером, на ночь глядя, расходились по разным комнатам. Юлий без устали трудился, разбираясь в запущенных делах управления. Золотинка смиренно опускала глаза всякий раз, когда ловила на себе его испытывающий, и требовательный и враждебный как будто взгляд. Нравственное целомудрие мешало ей заглядывать в друга внутренним оком. Уважая достоинство Юлия, она не хотела и не могла иметь никаких односторонних преимуществ.

Своим чередом произошло чудо, равно неожиданное и для волшебницы, и для самого Юлия.