Рождение волшебницы

— Делайте, что хотите, государь, — не оборачиваясь, молвил Рукосил. — Только изъявите мне свою окончательную волю. С вашего позволения я удалюсь в Каменец и буду вести жизнь сельского хозяина. Я хотел бы разводить пчел, государь.

— Но как же быть, Рукосил? Надо же что-то делать…

— Напишите два указа! — презрительно бросил Рукосил.

— Каких таких два ука-аза? — протянул Любомир в высшей степени озадаченно.

— Первый как есть: Милицу взять под стражу, Рукосилу поручить следствие. Другой наоборот: Рукосила взять под стражу, Милице поручить следствие. И подпишите оба.

— Но, Рукосил… Как же я могу подписать два исключающих друг друга указа? Ты даешь мне дурной совет.

Рукосил обернуться не соизволил. В мелких, частых стеклах окна перед ним играло темной листвой пробивавшее сквозь вершины лип солнце. Со двора слышались резкие, грубые голоса.

— Ты оставляешь меня без руководства, — опять пожаловался Любомир. — Ну хорошо, — сказал он, наконец, не дождавшись ответа, — я подумаю над твоими словами. — И гаденько хихикнул, покосившись на окольничего.

Государь подвинул указ и быстро поставил подпись — витиеватую закавыку под торжественно начертанными строками. Потом перевернул пергамент и набросал несколько строчек, под которыми тоже расписался.

— Ну вот, Рукосил, ты получил, что хотел, — сказал он с усмешкой.

— Я забочусь о вашей пользе, государь. — Рукосил резво повернулся, сразу же возвратив великому князю свое расположение.

Но Любомир не позволил окольничему разговориться.

— Юлий, сынок, — сказал он, ухватив большой лист пергамента двумя пальцами и вздернув его над столом для просушки. — Передай-ка указ начальнику стражи, пусть исполняет. Дословно передай: исполнить немедленно!

Подавшись было, чтобы перенять лист, Рукосил повел протянутой за указом рукой, превращая движение в благоволительный жест, которым и отпустил Юлия. Вожделенный успех после изнурительных трудов и ожидания заставил окольничего забыться настолько, что, избежав одной неловкости, он немедленно впал в другую: манием руки как бы подтвердил государево распоряжение. Это нечаянное проявление гордыни не ускользнуло от Любомира, он глянул на Рукосила исподлобья.

А Юлий поспешил оставить окольничего и великого князя в обоюдной задумчивости. Он попробовал первую попавшуюся дверь, одну из трех, и очутился в двусветной прихожей, где стояли по стенам крытые коврами сундуки. Покой был так велик, что поднявшиеся навстречу латники не сразу успели преградить Юлию путь.

— Кто из вас начальник стражи? — осведомился он, показывая сложенный вдвое лист.

Княжича тут не признали, но покрытый письменами лист произвел впечатление. Один из латников сообщил, что сотник Дермлиг «велел никого не пропускать». Из этого можно было уразуметь, что самого начальника стражи Дермлига в прихожей нет.

— А здесь сказано пропустить? — осведомился наиболее осторожный и вдумчивый из латников.

— Пропустить, — подтвердил Юлий и развернул указ.

«…Великую государыню Милицу немедленно взять под стражу и стеречь накрепко, отнюдь не допуская ее до сношения со своими сообщниками. Окольничего Рукосила назначить судьей Казенной палаты. Поручить сказанному Рукосилу чрезвычайное следствие о преступлениях великой государыни Милицы. Всем начальствующим и чиновным людям в столице и уездах оказывать вышереченному Рукосилу всемерное содействие по делам чрезвычайного следствия. Любомир, князь».

Все это уместилось на половине листа, а нижняя, подогнутая половина оставалась чиста. Но когда Юлий глянул оборот, он обнаружил там еще один указ прямо противоположного смысла: немедленно взять под стражу окольничего Рукосила. Поручить государыне Милице ведение чрезвычайного следствия по делу о государственной измене вышереченного окольничего. Любомир, князь.

Нигде не содержалось ни малейшего намека на то, какой из указов должен был принят к исполнению. Напрасно Юлий искал помету, из которой можно было бы уяснить, какое распоряжение было последним и потому перекрывало бы своим действием предыдущее. И с той, и с другой стороны листа значилось одно: месяца зарева 26 день, 768 года.

Искушение вернуться за разъяснениями Юлий преодолел, сообразив, что путаница входила, очевидно, в намерения отца. Великий князь забавлялся. А может быть, что вернее, решил переложить свои мучительные колебания на плечи подручных людей. Кто-то иной должен был расплачиваться за душевное смятение государя. И кто-то иной, не Любомир, должен был принять на себя ответственность.

Только напрасно князь полагал, что это будет Юлий. Любомир плохо знал своего сына, то есть совсем не знал. Княжич принял чреватую зловещими последствиями головоломку, как рядовую игру ума, не слишком даже занимательную. Просто невнятица. Самодурство.