Рождение Зимы

— Больше года, — признал Мордайн, опускаясь на обитую великолепной материей скамью, единственный предмет мебели в этой комнате. Небольшие чаши ароматических растений и лепестков стояли рядом со скамьей. Их запах мешался с ароматическими курениями от мерцавших масляных ламп. И все-таки Мордайн ощутил зловоние, которое они призваны были перебить. Советник насмешливо взглянул на материю, покрывавшую скамью.

— У вас новая обивка, — заметил он.

— Да уж, — проскрипел хозяин. — Мне надоел старый рисунок. Да и протерся он от задниц многочисленных молящихся на этой скамье.

— Молящиеся — это та принадлежность храмов, без которых мы давно обходимся, — сказал Мордайн.

Торквентин улыбнулся:

— Пусть просители, если вам угодно, но людям необходимо чему-нибудь поклоняться, когда Боги покидают их. В нашей природе создавать храмы в самых странных местах, даже там, где Боги не обитают.

— Тем не менее много найдется людей, готовых преклониться перед таким простым смертным, как вы, — признал Мордайн. — Однако смею надеяться, что я стою много выше в вашем расположении, чем простой проситель у какого-нибудь алтаря.

— Ах, расположение. При всем расположении человек не станет слишком свободно раздавать дорогой товар. Но, во всяком случае, вам-то что за нужда в моем расположении, высокочтимый Советник? Вы пользуетесь любовью самых сильных и родовитых, которые отогреют ваше сердце, если оно замерзнет. С другой стороны, вполне вероятно, что именно вашим золотом заплачено за новую обивку моей скамьи. Так что, в отличие от них, вы можете протирать ее столько времени, сколько захотите.

— Я не могу задерживаться надолго, просто хотел бы обсудить один вопрос, — сказал Мордайн.

Торквентин с преувеличенным огорчением воздел жирную руку:

— Такой короткий визит, а я еще даже не предложил вам чем-нибудь подкрепиться.

Мордайн с трудом подавил улыбку. Торквентин любил звуки собственного голоса и производил впечатление вполне сносного шута.

— У меня для вас маленькое задание, Торквентин. Ничего слишком трудного для человека ваших способностей.

— Я замер от любопытства, — с заученным равнодушием сказал Торквентин.

— Генн нан Даргеннан-Хейг. Кузен Игрина. Вы его знаете?

— Ах его. Пустой сосуд, как и многие в его семье. Мышь, обремененная честолюбием крысы; беспредельно любит выпивку и блудниц и в придачу страдает сифилисом. Думает, что у него есть задатки тана. И ему не хватает ума понять, что он просто инструмент Ювелиров. Впрочем, все это вы и сами знаете.

— Знаю, — кивнул Мордайн. — Но вы все свели воедино и подытожили. Ладно, хоть жизнь его и бесполезна, но я решил, что ему нужно дать шанс искупить свои грехи, пусть умрет полезной смертью. Я не собираюсь учить вас вашему делу, но, может быть, какая-нибудь ссора в таверне? Или кончина в результате неумеренных удовольствий в каком-нибудь борделе? я Глаза Торквентина чуть-чуть сузились. Это было едва заметно, но Мордайн получил удовольствие от того факта, что удивил хозяина. Он только однажды обращался с такой просьбой к Торквентину. Тогда это был скромный хозяин публичного дома, вздумавший шантажировать одного из чиновников Мордайна. Генн нан Даргеннан-Хейг был жертвой другого сорта.

Удар по одному из тех, кто был одновременно и членом правящей семьи (хотя бы и бесчестным), и едва ли не собственностью одного из самых могущественных Ремесел, это, мягко говоря, дерзость, но Советник был убежден, что риск того стоит. Даже если Ювелиры поверят, что его гибель случайна и им всего лишь не повезло, она все-таки станет для них помехой. А несколько слов в подходящих местах подтвердят то, что они заподозрят, но доказать не смогут — что за этой смертью рука Лунного дворца. Если у Мастера Лэмейна есть хотя бы половина того здравого смысла, которое приписывал ему Мордайн, он поймет, что это предупреждение.

— Ничего слишком трудного, говорите? — развеселился Торквентин. — Все же вы просите многого, Советник.

Мордайн ничего на это не ответил. Торквентин не откажется от комиссионных: выгода от покровительства Советника слишком велика, а руки у осмотрительного Торквентина длинные. Так что он сумеет устроить эту смерть без всякого риска для себя.

Торквентин сказал:

— Очень хорошо. Я возьмусь за этого бедолагу Генна. Вряд ли мир будет долго скорбеть о его утрате. Представьте себе: в этот самый момент лежит он, довольный, в объятиях какой-нибудь женщины, мечтает только об удовольствиях и безбедном существовании, а здесь сидим мы и решаем, как положить этому конец.

Голос его стих, прикрытый глаз забегал из стороны в сторону.

Потом он вздохнул:

— Вот причуды фортуны! Хотя, в свою очередь, есть и некоторое благо, смею надеяться? Это не такая уж маленькая просьба, так возможно ли что-нибудь дополнительное к обычной оплате?

Советник с насмешливым удивлением вздернул бровь. Они с Торквентином играли по давно установленным правилам. Он предпочел бы от них не отступать.

Торквентин улыбнулся:

— Генн не какой-нибудь уличный мальчишка. Чтобы снять нагар с его свечи, потребуются хлопоты, подготовка. И немалые усилия.