Рождение Зимы

Он глядел на крышу странной палатки: довольно просторный каркас из жердей, накрытых звериными шкурами. Сам он тоже был накрыт мехами, и нос ощущал их мускусный запах. Еще раз он попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на свет, шедший откуда-то слева. Его опять охватила боль, и хоть он был к ней готов, но все же охнул. Он поднял тяжелую руку и приложил к боку. Там на коже что-то было, теплое и влажное. На него напал кашель, от этого в груди разгорелся огонь, а из глаз посыпались искры. Он наблюдал за их пляской и ждал, пока перестанет кружиться голова.

Потом рядом с ним в палатке оказался кто-то еще. Ему положили на лоб прохладную ладонь и приподняли меха, чтобы взглянуть на перевязанный бок. Сквозь дрему он глядел в это лицо: прекрасное, бледное, обрамленное светло-рыжими волосами. Ясные серые глаза смотрели на него. Рука отдернулась от лба. Он мельком увидел тонкие, как у паука пальцы с длинными белыми ногтями. Тонкие губы шевелились.

— Успокойся, — донесся до него голос, легкий и слегка плавающий, как летний ветерок.

Киринин, подсказала ему какая-то дальняя часть рассудка. Мысль как появилась, так и уплыла.

— Отдыхай, — услышал он и решил отдохнуть.

* * *

В этом полусне-полуяви был Фариль. Умерший брат, нагнувшись, вошел в палатку. Он был хорош собой, почти прекрасен и молод. Наклонившись, он придержал волосы, чтобы они не падали на глаза.

— Пойдем со мной, — сказал он, и Оризиан встал и последовал за ним в вечер.

Лес был залит закатным солнцем, деревья отбрасывали четкие тени на траве. Бабочки перепархивали из света в тень и опять на свет. Брат ждал его с распростертыми объятиями.

— Пойдем к морю, — сказал он, и Оризиан кивнул. Деревья раздвинулись, и они пошли навстречу волнам. Вода блестела. Он стояли бок о бок и смотрели на запад. Огромный солнечный шар коснулся линии горизонта.

— Как красиво, — сказал Оризиан.

— Очень, — улыбнулся Фариль.

— Ты надолго уходил, — сказал Оризиан.

Брат поднял камешек и швырнул его далеко-далеко, потом вытер ладонь о тунику:

— Не очень надолго и не так далеко.

— Я никогда и не думал, что ты далеко, — сказал Оризиан.

Они пошли вдоль берега, птицы в высоте пели почти человеческими голосами. В их голосах звучали и тревога, и гибель.

— Я хотел бы, чтобы ты вернулся назад, — сказал Оризиан.

— К сожалению, не могу, — ответил Фариль, не глядя на брата.

— Ты одинок? Есть… — Оризиан замолк.

Фариль ласково рассмеялся:

— Да, она со мной. И отец.

Оризиан замер. Он уставился в затылок шедшего на несколько шагов впереди старшего брата. Брат тоже остановился и обернулся. Оризиан почувствовал, как что-то болезненно сжалось у него в груди. Пронзительно закричали чайки в небе, солнце окрасилось в красный цвет и теперь вызывало отвращение.

— Отец? — как эхо повторил он. Уголком глаза он заметил какие-то черные очертания, пляшущие, ухмыляющиеся.

Фариль показал рукой на море, и там, невозможно близко, стоял замок Колглас. От него осталась одна коробка. Из разбитых окон все еще валил дым, от стен отвалились целые куски, ворота были сорваны, их створки плавали у берега. На глазах у Оризиана из парапета вывалился огромный каменный блок, с грохотом проскакал по скалам и плюхнулся в море. Он протянул руку, как будто мог коснуться разрушенного замка. Ему стало плохо. Глубоко внутри рассудка он видел отца, у которого из уголка рта стекала кровь, а из груди торчала рукоятка огромного ножа. Оризиан начал задыхаться.

— Ты должен забыть, — сказал Фариль.

Оризиан опустил голову:

— Что мне делать?

— Я не могу сказать, — ответил брат. — Никто больше не сможет тебе этого сказать. Ты должен все решать сам.

Оризиан поднял глаза. Брат печально качал головой. Казалось, теперь он был далеко. Оризиан больше не различал его лица.

— Подожди, не уходи! — закричал Оризиан, поднимаясь на ноги.

Фариль что-то сказал, но теперь Оризиан едва слышал его.

— Где Эньяра? — опять закричал он.

Но брат уже исчез в ярком полукруге садившегося в море солнца.

— Не бросай меня, — попросил Оризиан.

Ему показалось, что он тяжело падает обратно, на землю. Он упал на что-то мягкое.

— Не бросай меня, — прошептал он и погрузился в темноту.

Он пришел в себя от легчайшего прикосновения к лицу. Когда зрение стало более четким, он увидел, что его разглядывает, низко склонившись над ним, молодая женщина-кирининка. От нее пахло лесом и теплом. Мягкие пряди красивых волос лежали по щекам. Он пошевелил губами, но звука не было.

— Не волнуйся, — своим удивительным голосом произнесла она. — Самое страшное позади.

— Самое страшное, — повторил он.

— Ты видел смерть и вернулся.