Рождение Зимы

— Всего две или три сотни, — сразу ответил Гирен. Он говорил нетерпеливо, хотя и старался сохранить ровный тон. — Своих людей: никого из наружной охраны или из замка. Только мой собственный отряд.

Ленор вздохнул и жестом показал, чтобы убрали недоеденное блюдо. Потом налил себе вина.

— До сих пор нет вестей от Рорика, — пробормотал он. — Мы нечего не получали от него уже… Сколько? Две недели?

— Три, — тихо подсказала Илэсса.

— Мы не можем просто сидеть и ждать, и не важно, что там объясняет казначей, — заявил Гирен. — Ты сам ему это говорил, отец. Из всех других мы только Ланнисов можем считать нашими настоящими друзьями.

— Думаешь, я сам этого не знаю? — Тан не сдержал раздражения, но, судя по выражению лица, сразу же пожалел об этом. Ленор примирительно приподнял руку. — В какие времена живем! Почему оба мои сына должны отправляться в опасный путь? Позволь мне сожалеть об этом.

— Они — дети своего отца, — отозвалась на это Илэсса. — Потому и делают то, что делают. Был бы ты в возрасте Гирена, первый бы уехал.

Тан тоже ответил ей нежной улыбкой. Они поженились молодыми, такими молодыми, когда едва понимают, что делают. Но ни один из них никогда не пожалел об этом. Они старились вместе, довольные друг другом, чего может пожелать себе любая пара.

— Я это еще довольно хорошо помню, — сказал Ленор. Когда он был молодым, в нем иногда тоже играла кровь. Он, в бытность свою наследником Крови, был по меньшей мере таким же нетерпеливым и пылким, как Герон. Оглядываясь с высоты своих немолодых лет назад, он уже не мог припомнить, когда осмотрительность, которую можно было бы назвать и страхом, начала разрушать эту юношескую решительность. Скорее всего с того момента, как он стал таном.

Гирен сказал:

— Я не искал драки, но раз уж так случилось, мы не можем отворачиваться от нее. Позволь мне идти. Может, Кросан не нуждается в помощи. Может, все, что я смогу сделать, это сказать ему, что мы разделяем его скорбь по поводу смерти Кеннета. Но если ему нужна наша помощь, наши копья, то стыдно ждать разрешения Гривена ок Хейга.

— Кроме личного казначея Гривена, ты не найдешь никого, кто бы не согласился с тобой. И ничего не меняет то, что он — Верховный Тан. Но мы должны действовать осмотрительно. Я осторожно покручусь около Гривена и его Казначея; ты веди своих людей в Колглас и тоже действуй там осторожно. Я хочу, чтобы оба моих сына вернулись живыми, чтобы отпраздновать следующее Рождение Зимы всей семьей.

V

Оризиан с трудом выкарабкался из бессознательного состояния, словно выбрался из вязкого сна. Его несли по лесу на чем-то вроде носилок. Он не чувствовал своего тела, хотя думать, правда, неотчетливо, мог. Его взгляд подскакивал в такт с шагами тех, кто его нес: то перед затуманенным взором один за другим мелькали березовые стволы; то он видел покров из какой-то грубой травы, темно-зеленого мха и опавшей листвы. Краем глаза он заметил высокие, бледные, проносившиеся мимо и тут же исчезавшие фигуры. И при этом ни звука. Это было бы похоже на сон, если бы не дергающая боль в боку. Он представления не имел почему, но она в безжалостном ритме внезапно нарастала до жгучей вспышки огня и отступала. И Оризиан снова соскользнул во тьму.

Потом он опять открыл глаза, но все еще не мог сбросить державшее его оцепенение. Откуда-то слышались голоса. Он видел и слышал, но ничего не понимал. Появились и другие звуки: беличья трескотня, воронье карканье, шелест листвы, когда пробегал ветер. Его несли мимо странных круглых шалашей, напоминавших собою луковицы. Он видел женщину с тонким, нежным и бесстрастным лицом, присевшую на пороге такого шалаша, она пыталась что-то сказать ему, но он ее не понимал. Шкура животного была растянута на деревянной раме. Он ощутил запах горящего дерева. Мимо пронеслись ребятишки. Как из ночного кошмара или галлюцинаций появилось большое лицо, сплетенное из сучьев и веток, которое косо смотрело на него. Потом был врытый в землю столб и оленьи черепа, закрепленные на нем один над другим. Они смотрели на него мертвыми впадинами, когда его проносили мимо. Под их скорбными взглядами он закрыл глаза.

Когда же открыл снова, то увидел, что над ним склонилось чье-то лицо, дымчато-серые глаза в упор смотрели на него. Нежная кожа была так близко, что он мог бы коснуться ее губами. На щеках и лбу он чувствовал теплое дыхание. Он был уже внутри шалаша, под круглой крышей из оленьих шкур. Откуда-то издалека ему послышался голос, называвший его, он это точно знал, по имени. Потом наступила тишина, и он опять впал в забытье.

В первый момент, снова придя в себя, Оризиан не знал, кто он. Он поморгал и чуть-чуть повернулся на слабый свет. Этого движения оказалось достаточно, чтобы в боку вспыхнула боль. Он поморщился и удивился, что чувствует ее. Боль стала тупой, и он некоторое время полежал тихо. Память медленно возвращалась к нему, но воспоминания казались нереальными, он не мог отделить явь от сна или ночного кошмара.