Небо каждые две минуты, словно выпущенная из лука стрела, прочерчивала дугой падающая звезда. Такой обильный звездопад обычно наблюдался после зимнего солнцестояния, в течение трех дней после Праздника Невест, но никак не в это время года.
– В книге о моей жизни, – спросил Габорн, – ты расскажешь миру о том, что мне было больно использовать моих друзей? Запишешь, что я не желал зла ни одному человеку, даже своим врагам?
Хроно ответил:
– Хорошо сказано, что «поступки выдают человека, сколь бы искусно он ни прятался за красивыми словами».
– Но и поступки порой не выдают всего, – сказал Габорн. – Мне больно использовать эту девочку, Аверан. Ей следовало бы спокойно расти, стать прекрасной женщиной, обзавестись любящим мужем и родить сыновей и дочерей. А в твоей книге будет сказано лишь, что я заставил ее идти со мной. Хотя мне стыдно, что я вынужден это сделать.
– Я скажу о ваших чувствах в примечаниях, – кивнул Хроно.
– Благодарю, – искренне сказал Габорн.
Вдали послышался крик. Звали Габорна. Он посмотрел в южную сторону. К нему скакал рыцарь с горящим факелом в руке. И Габорн узнал разведчика, которого оставил с Аверан и Биннесманом.
– Милорд, – сказал рыцарь, подъехав ближе, – я вас ищу. Думаю, вам следует знать – девочка поела мозга опустошителя. И теперь ей очень худо.
Габори похолодел.
– Что с ней?
– Сперва стонала, потом обливалась потом. Потом упала, и у нее начались судороги. Она прокусила язык и наглоталась крови. Даже подавилась…
– О Силы! – воскликнул Габорн. Что же он наделал?
– Я вставил ей нож между зубов и открыл рот, но пришлось сильно на живот давить, чтобы она вовсе не захлебнулась собственной кровью. И воды ей никак не дать…
Габорн, вскочив с камня, бросился к лошади.
– Биннесман и вильде стараются, помогают, чтобы не померла, – сказал разведчик.
Габорн взлетел на коня и галопом понесся обратно к скале. Вскоре он подскакал к небольшой кучке стоявших кругом людей.
Два лорда прижимали девочку к земле, чтобы она ничего себе не повредила. Аверан билась в конвульсиях. Глаза ее закатились так, что видны были одни белки. Дышала она хрипло и тяжело.
Биннесман, как раз дочитав заклинание, медленно помахивал над ней посохом.
По запаху Габорн понял, что девочку вырвало, и увидел рядом с ней среди пепла лужу извергнутого.
Он отвернулся.
Через несколько долгих минут к нему подошел Биннесман, положил руку на плечо.
– Этот опустошитель перед смертью, должно быть, очень сильно страдал. Она еще доесть не успела, как начала кричать, что умирает.
Габорн слушал, боясь промолвить слово.
– Она извергла почти все, что съела, – продолжал Биннесман. – И думаю, что этим она спасла себе жизнь.
Габорн покачал головой. Что делать теперь, он не знал и даже думать об этом боялся. Он сказал чародею:
– И, возможно, из-за этого с жизнью придется проститься нам всем.
ГЛАВА 48
ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ
Я не знаю, чего больше бояться – змеиного яда, касания призрака или гнева моей жены.
Боринсон при свете звезд рассматривал руку Мирримы. Костяшки и три средних пальца были ледяными и белыми, как иней, покрывший землю на дороге.
Рука его жены была такой холодной, что даже обжигала. Миррима, стуча зубами, тряслась от холода. Это были какие-то чары призрака тота.
– Проклятье, – в сердцах сказал Боринсон.
Пальцы она, считай, потеряла. А то и всю руку.
Сердце у него все еще неистово колотилось. В ушах звучал не умолкая предсмертный вопль призрака. Мысли в голове неслись вскачь. Его жена уничтожила призрака. Невозможное дело.
«И все это из-за меня, – понял он. – Она сражалась с чудовищем, защищая меня, как и тогда с опустошителями у Манганской скалы».
Мысли его путались. Он подышал на ее руку, надеясь отогреть. Потом стащил с себя плащ.
– Давай-ка перевяжем, и держи ее в тепле.
Он осторожно обмотал плащом ледяные пальцы.
– В ней совсем не осталось тепла, – сказала Миррима. – И холод поднимается выше.
Морозный воздух обжигал им лица, как будто наступила настоящая зима. Борода Боринсона от дыхания покрылась инеем. Под ногами похрустывал лед.
Развести костер – подумал он было. Но кремень и растопка остались в седельном вьюке, а обе лошади ускакали. Он посмотрел на дорогу им вслед. Будут, небось, нестись до рассвета, чуя за собой призрака.
– Идти можешь? – спросил Боринсон. – До Фенравена должно быть уже недалеко.
– Могу, – сказала Миррима, стуча зубами. – А ты угонишься за мной?
Она теперь была Властительницей Рун, даров силы и метаболизма имела гораздо больше, чем он, да еще и жизнестойкость в придачу. И ходить могла куда быстрее него.
– Не угонюсь, – сказал он. – Но в Фенравене наверняка есть лекарь, на худой конец, бабка-повитуха. Чем быстрей дойдешь, тем лучше.