Она коснулась шоколадного пятна. Танцор подарил ей эту поэму целую жизнь назад – в ту же ночь, что и браслет, который она потеряла в Зеркалах. Он был завязан так, что пришлось выбирать – либо украшение, либо рука. В какой-то момент ей пришлось пожертвовать почти всем.
– Жуть какая, – недовольно пробормотал Шазам, который валялся на горе подушек в центре кровати и заглядывал ей через плечо. Он зевнул, оскалив огромные зубы, и показал загнутый черный кончик розового языка. – Ну совсем же не в рифму. А там, где рифма угадывается, напрочь теряется смысл.
– Кто сам не умеет, тот критикует.
– Словно часы можно убить, а даже если и можно, очень сомневаюсь, что на столь примитивную расу вдруг снизойдет озарение, даровав способность понимать сложные темпоральные истины. Почему ты так хочешь остаться с трехмерными людьми? Очевидно, что один из вас в конце концов уничтожит этот мир. И скорее раньше, чем позже. Нам нужно уходить
Усы задрожали от предвкушения.
– Есть энергетические батончики…
Он фыркнул.
– Совершенно ошибочное название. Они не только не дают никакой ощутимой энергии, но я уверен – выпивают мою. И на вкус они жуткие, у меня от них депрессия. – Его фиалковые глаза наполнились слезами.
– У тебя от всего депрессия. Если бы ты хотя бы иногда выбирался из постели…
– А какой смысл выбираться из постели, если ты заставляешь меня сидеть в этих грязных скучных комнатах?
– Я не заставляю. Всего лишь попросила…
– Твои «просьбы» – мои кандалы, – скорбно изрек он. – Я невидимка, совсем как в Олеане.
– Нас таких двое.
Снова сложив листок по старым сгибам, она вернула его в шкатулку, вытянулась на постели, с мечом под боком, и закрыла глаза. Она не раздевалась. Она никогда не раздевалась. Спать и без того опасно. Ей хватило нескольких сражений в обнаженном виде. Определенные преимущества найти, конечно, можно – кровь проще смывается, а враги мужского пола чаще всего здорово отвлекаются, – но она предпочитала не делать этого.
Шазам вскочил, трижды обернулся вокруг своей оси, лег и снова вскочил, ощетинившись так, что даже матрац завибрировал.
– Ты плохо пахнешь. Как хищник. Я не смогу спать, если ты провоняешь мне воздух. Кто к тебе прикасался? Почему к тебе прикасались?
– В душ не пойду, – сказала она, не открывая глаз. – Слишком устала. К тому же мы с тобой пахли и хуже.
– Ладно. Тогда никаких обнимашек.
– Я не просила тебя обниматься. Никогда не просила. Я даже не использовала это слово.
– А тебе и не нужно. Твои ожидания – прутья моей клетки.
– Я всего лишь предположила, что если я за тобой ухаживаю – вон какой пушистый стал и сияешь, как маленькое солнце, – то ты взамен мог бы меня согревать. В некоторых мирах очень холодно.
Она до сих пор часто чувствовала себя промерзшей до мозга костей.
– Тут не холодно. И ты весь день за мной не ухаживала. А это был
– Там ты привлечешь слишком много внимания.
– Я буду в высшем измерении.
– Пока не решишь, что можешь получить немного внимания.
– Мне
– Мне нет.
– А
– Не помню.
– Ты меня стыдишься. Потому что я толстый. Вот почему ты не хочешь, чтобы они меня видели.
Она приоткрыла сонные глаза, едва-едва.
– Я тебя
– Посмотри на мой живот, – со слезами в голосе сказал он, схватил себя за живот передними лапами и начал трясти.
Она улыбнулась.
– Мне нравится твой живот. Я считаю, что это совершенно чудесный живот, мягкий и круглый.
Вчера он был уверен, что у него слишком большие уши. Позавчера считал, что у него проблемы с хвостом.
– А может, ты стыдишься себя? И совершенно справедливо. Кстати, у меня мех за ушами сбился.
– Шазам, ты красивый. Я расчешу тебя завтра, – сонно ответила Джейда.