Рожденные летать

«Дорогой, я так рада, что ты жив и здоров, что у тебя все в порядке! Папа все еще находится в реанимации, но положение стабильное, худшее уже позади. Мы с Шери пока поживем у бабушки с дедушкой. Береги себя. И помни — в случившемся НЕТ твоей вины. Если кого и следует винить кроме этих чертовых эволюционистов, так это врачей в той треклятой клинике. Они не имели права ТАК вмешиваться в нашу жизнь. Но кем бы ни был этот Шмидт-Голдберг — он и все остальные за все заплатят, обещаю. В любом случае, ты НАШ сын, мы тебя любим. Целую. Мама».

Я едва не потерял сознание от нахлынувшего чувства облегчения: папа жив, он поправится.

В глубине души я, конечно же, понимал, что вторжение в наш дом эволюционистов — не моя вина.

Но, что ни говори, когда отца ранили, я сбежал. И вина за этот поступок, безусловно, была на мне.

Я повел себя как последний трус. Я — слабак.

Стыд — не тот первый, жгучий, но тяжелый, неподвижный, давящий — камнем лег мне на сердце. Я могу сколько угодно делать вид, что его не существует, но он здесь и никуда не денется. И еще долго останется со мной, прежде чем мне удастся изгнать его из моей души, если вообще когда-либо удастся заслужить это освобождение.

Я почувствовал на себе чей-то взгляд и поднял глаза. Рэйвен. Она смотрела на меня через маленькое окошко в задней стенке кабины. И хотя большая часть лица девушки была скрыта, я видел глубокую печаль, стоявшую в ее глазах. Мне захотелось, чтобы она поговорила со мной.

Но Филин что-то шепнул ей на ухо. Рэйвен отвернулась и стала смотреть в лобовое стекло кабины.

Мигель-Кондор сидел в противоположном от меня углу кузова и, зажав пальцами свой черный крестик, беззвучно шептал молитву. Туи и Сокол безмятежно сопели, улегшись среди рюкзаков.

Пустельга сидела рядом со мной. Она осторожно вынула смартфон из моих беспокойных пальцев.

— Твой отец поправится, — прошептала она. Ее дыхание щекотало мне ухо. — Все наладится, просто нужно время.

Я не ответил. Здоровой рукой я нащупал смятый листок бумаги в боковом кармане джинсов. Несмотря на боль за близких, я подумал, что все не так безнадежно, как казалось вначале.

«Однажды я найду вас, доктор Шмидт-Голдберг из клиники „Золотой гусь“, — подумал я. — Но прямо сейчас для нас гораздо важнее отряд. После того как мы соберем остальных икаров, мы все вместе отыщем вас. И вам, доктор, придется ответить на кое-какие вопросы».

— Ястреб, — тихо позвала Пустельга, — тебе надо поспать. Ложись.

С помощью подсветки своего телефона она разгребла вещи, освободив на полу достаточно места, чтобы лечь и вытянуть ноги.

— Тебе тоже надо, — слабо запротестовал я.

— Камень-ножницы-бумага? — предложила Пустельга.

На раз-два-три мы оба выбросили вперед руки. Пустельга посветила мобильником. У обоих получилась «бумага». Потом — «камень», потом опять «бумага», а затем мы оба сошлись на «ножницах».

— Решено, — тихонько рассмеялась Пустельга, — придется делить одно спальное место на двоих.

— Решено. Ты — первая.

Она постепенно, дюйм за дюймом, улеглась в узком пространстве, положила голову на рюкзак и тихо вздохнула.

— Ложись, — позвала она. — Здесь достаточно места.

— Да ничего, все нормально, я посижу, — неловко промямлил я, хотя мне очень хотелось улечься на полу рядом с ней.

— Ложись, мы поместимся, не такая уж я и толстая. — Она еще немного подвинулась, освобождая для меня место.

Из угла кузова послышался сонный голос Сокола:

— Убийственный аргумент. Когда девушка переходит к подобным доводам, у тебя нет ни единого шанса.

— Вот именно, — зевнув, поддержала его Туи. — Давай, укладывай свою пернатую задницу на пол, тебе надо отдохнуть.

Я осторожно улегся рядом с Пустельгой. Ее лицо оказалось в нескольких дюймах от моего. Когда фургон качнуло на повороте, тело Пустельги прижалось к моему. Она не смотрела мне в глаза, но ее рука нащупала мою руку, голова легко опустилась мне на плечо. Меня затопила теплая волна счастья, смывшая остатки боли, с которой не справилась таблетка из аптечки Туи. В мое сердце вернулся покой.

Ровное урчание мотора убаюкивало. Я закрыл глаза и вдохнул пряный запах волос Пустельги, позволив всему, что случилось со мной, остаться во мне и стать частью моей жизни, а мне самому вновь — заслуженно или нет — стать частью отряда.

Филин вел машину аккуратно и ровно. Отряд покинул город. Все вместе мы позволили дороге нести нас навстречу нашему будущему и всему тому, что оно приготовило для нас.

Продолжение следует