В двенадцатом часу ночи, когда я уже спал, в дверь постучали. Гадая, кого это там черт принес, я открыл. На пороге стоял довольный Адам, от которого сильно несло спиртным. Из-за его спины выглядывала девушка, в довольно мешковатой безвкусной одежде. Была она так себе. Рыженькая, с волосами собранными сзади в пучок, с узкими злыми губами и неестественно белым цветом кожи.
Увидев, что мой сосед не один, я вспомнил, что стою на пороге в одних трусах, и быстро заскочил назад в комнату. Адам протиснулся вслед за мной, прикрывая дверь:
— Командир, давай освобождай комнату, как договаривались. Видишь, я не один, — обратился он ко мне.
В этот момент из-за двери послушался голос его подруги:
— Адам, иди сюда!
Гулянюк прижал указательный палец к губам:
— Тихо. Я сейчас. Одевайся пока.
Я начал натягивать брюки, соображая, где бы мне переночевать. В это время голоса за дверью, становились все громче и громче. Наконец, я, уже не прислушиваясь, мог различать отдельные фразы:
— Все, надоело! Надоело, говорю тебе! — возмущенно звучал женский голос.
Адам что-то неразборчиво шептал в ответ.
— Нет, не пойду! Хватит таскать меня по гостиницам. Я тебе что — шалава?
Опять, в ответ горячий шепот.
— Нет, пока не узаконим наши взаимоотношения, лучше не подходи!
Хлопнула дверь. Затем раздался удаляющийся стук каблучков по коридору. В комнату заглянул раздосадованный Гулянюк и зло бросил мне:
— Повезло тебе — отбой полетам. Спи спокойно, командир.
Все еще не до конца проснувшись, я пытался понять, что происходит. В углу раздался громкий шорох — это шевелили обои клопы.
Был обыкновенный день полетов. Обыкновенный, для всего полка, но не для меня. Несколько дней назад я получил допуск на самостоятельное обслуживание авиатехники и, сегодня, первый раз в жизни самостоятельно выпускал самолет в воздух. Это историческое событие, такое не забывается. Моя «20-ка» стояла готовая к вылету и держалась молодцом, чего нельзя было сказать обо мне самом. Я нервно расхаживал взад-вперед, теребя в руках переговорную таблицу. Не забыть бы, не упустить чего-нибудь. Тут еще, как на грех, ни одного человека вокруг. Даже Панин в столовой — время обеденное. У меня самого подвело желудок от голода, но график, есть график. Через десять минут — взлет. Надо терпеть.
Переживая, я не сразу заметил, как подошел летчик. Служил он в третьей эскадрилье. Виделись мы только на полковых построениях, лично знакомы не были. После короткого обмена приветствиями, я доложил о готовности. Тот удовлетворенно кивнул и поторопил:
— Только давай побыстрее. Метеорологи сообщили — погода ухудшается. Идет грозовой заряд.
Он пошел вокруг самолета, делая предполетный осмотр. На защитном шлеме летчика красной краской была аккуратно написана фамилия: «Лиепиньш». Я обрадовался, похоже, земляк. Это — хорошая примета.
Пока пилот глубокомысленно заглядывал в сопло двигателя, появился начальник группы САПС, капитан Прихватько. Его группа отвечала за авиационные средства спасения, или, говоря нормальным языком — за катапультные кресла. Неторопливо поднявшись по приставленной к кабине стремянке, он для вида подергал за заголовник кресла. Затем, также не спеша, спустился, поставил размашистую подпись в журнале и подмигнул мне:
— Чего такой кислый? Гляди веселее!
— Я не кислый, просто немного волнуюсь. Все-таки первый вылет в жизни.
— Первый? — протянул капитан. — Поздравляю…, — и тут же осекся. — Подожди, ты, что же тут один? А где Панин, где остальные?
— На обеде все.
Прихватько переменился в лице:
— Да, что ж они совсем с ума сошли! Погоди, погоди. Я сейчас. Самолет, только в полет не выпускай! Слышишь? Не выпускай!
Неожиданно для своей солидной комплекции, он припустил рысцой в сторону столовой.
Я остался в растерянности. Не выпускать? Почему? И сколько ждать? И чего? И как объяснить это летчику?
Тот, между тем, закончил осмотр и уже поставил ногу на первую ступеньку стремянки. Решение пришло само по себе.
— Скажите, вы из Латвии? — спросил я.
— Да, а что? — у летчика удивлено поднялась бровь.
— Нет, ничего, я просто сам из Риги.
— Мир тесен, — без особого энтузиазма отозвался Лиепиньш и поставил на стремянку вторую ногу.
— А вы там, в каком районе жили?
— В центре.
— А я, в Плявниеках.
Летчик бросил быстрый взгляд на часы.
— Да, Рига, Рига — красивый город…, — и поднялся еще на ступеньку.
— А вы знаете, там ведь сейчас реставрация Старого Города идет. Поляки делают.
— Слышал, — отрезал тот и стал подниматься наверх в кабину.
Пытаясь как-то исправить положение, я выпалил:
— А что это у вас такое?
— Где? — обернулся летчик.
— Вот, сзади. То ли пыль, то ли известка, не разобрать. Сейчас мне кресло перемажете. Дайте-ка отряхну.
— Только быстро. Говорю же тебе — время. Вылететь не успею!
— Сей момент, — заверил я его и стал выбивать пыль из его чистой куртки.