Поздним вечером шифровка была отправлена в Москву. Затем в течение часа Петр Прядко, Николай Селивановский, Павел Рязанцев и старший оперуполномоченный 2-го отдела капитан Владимир Ильин в деталях дорабатывали замысел операции «ЗЮД». Камнем преткновения стало предстоящее участие в ней офицера штаба 6-й армии «Борисова». Его надежность и готовность к выполнению задания не вызывали сомнений. Основная трудность заключалась в информационном обеспечении «Борисова». В этом вопросе армейское командование со скрипом шло навстречу подчиненным Селивановского, и им приходилось буквально зубами выгрызать у штабников хоть какие-то сведения, которые могли бы представлять интерес для немецкой разведки. Наконец, определившись с перечнем дезинформационных материалов, участники совещания разошлись отдыхать.
На следующий день, ранним утром Рязанцев вместе с Прядко, по пути к ним присоединился Ильин, поднялись в кабинет Селивановского. В нем было непривычно тихо. На столе молчала батарея телефонов, из соседней комнаты доносились ритмичный стук шифровального аппарата и убаюкивающее журчание эфира в наушниках радиостанции. Все это говорило опытному военному человеку, что обстановка на линии фронта не претерпела существенных изменений.
Наступление группировки «Клейста» натолкнулось на упорное сопротивление советских войск.
Рязанцев, Ильин и Прядко вздохнули с облегчением. Чего нельзя было сказать о самом Селивановском, владевшее им внутреннее напряжение выдавали плотно сжатые губы и тревожный огонек, время от времени появлявшийся в глубине глаз. Это не было связано с замыслом операции «ЗЮД», она продолжала успешно развиваться и вышла на качественно новый уровень. Контрразведчики получили уникальную возможность вести оперативную игру с гитлеровской спецслужбой сразу на двух полях: на чужом — через Петра — в случае его возвращения в абвергруппу 102, и на своем — с помощью перевербованных Чумаченко и Погребинского.
В том, что разведгруппа Прядко пользовалась полным доверием в абвере, Селивановский не сомневался. Расшифровка последней радиограммы, поступившей от Гопф-Гойера, служила тому подтверждением. В ней он не скупился на обещание наград и предлагал Петру не только активизировать получение информации от офицеров штаба 6-й армии «Борисова» и «Карпова», а и ускорить вербовку «Борисова». Ради этого Гопф-Гойер готов был рискнуть — самолетом прислать с ним посылку с деньгами и вторую радиостанцию.
Такая многообещающая заявка абвера подогревала здоровое честолюбие Рязанцева и Ильина. То, что предлагал Гопф-Гойер, предвосхищало их самые смелые замыслы: открывалась возможность подключения к оперативной игре «ЗЮД» еще одного исполнителя — «Борисова», имевшего доступ к совершенно секретным сведениям. В этом случае она вышла бы на стратегический уровень. Глаза Рязанцева и Ильина азартно блестели, им не терпелось высказать свои предложения. Однако их оптимизма не разделял Селивановский. В радиограмме Гопф-Гойера его внимание привлекло не столько предложение Петру, связанное с вербовкой «Борисова», сколько требование добыть любой ценной и в кратчайшие сроки данные о резервах Юго-Западного фронта и состоянии войск после четырех дней боев на южном фланге.
«…Южный фланг? О нем говорил и Рухле! Неужели? Только не это», — тревога снова сжала сердце Селивановского.
Она жила в нем с того самого дня, когда состоялся обстоятельный разговор с начальником оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта полковником Иваном Рухле. Он со своими выкладками расчета сил и средств, как собственных, так и противника, а также резервов аргументированно доказал, что наступление советских войск на Харьков в достаточной степени не подготовлено и может захлебнуться. Подтверждение его выводам Селивановский находил в сообщениях, поступавших из различных оперативных источников, в том числе и данных, добытых «Гальченко». Они не оставляли сомнений в том, что в абвере осведомлены о замыслах командования Юго-Западного фронта. Все вместе взятое наводило Селивановского на мысль, что немцы готовят сюрприз, который пока оставался для него загадкой. При встрече с командующим фронтом маршалом Семеном Тимошенко и членом Военного совета Никитой Хрущевым он высказал эту свою обеспокоенность. Они сочли ее необоснованной, а аргументы несостоятельными. Разговор приобрел резкий характер, выдержка изменила Хрущеву, вспылив, он заявил, что Селивановский «раздувает из мухи слона», а самого Рухле обозвал паникером.