Рожденный бежать

Джо принял решение внезапно. И до сих пор плохо понимал, как это он согласился – так легко, так быстро. Может, это судьба, думал он. Может, это предопределение. Ведь сегодня был последний день, когда он выезжал на «Картошечке», конец целой эпохи и начало новой. Но не только. Пёс был очень похож на старого Пэдди, как будто тот воскрес, – не ищейка, конечно, но грейхаунды очень похожи на них. Такие же добрые глаза. А может быть, Джо в глубине души понимал, что осуществлять свой план лучше не в одиночку. О ближайших днях и месяцах он думал без малейшего удовольствия. Просто бывают дела, которые надо делать, только и всего. А теперь хотя бы есть с кем поговорить, есть с кем побыть.

Джо искоса поглядывал на пса, а пёс на него, как будто ждал, когда он что-нибудь скажет. Поэтому Джо решил что-то сказать.

– Обычно, – начал он, – обычно я говорю сам с собой, и не потому, что спятил, хотя, конечно, есть немного. Просто я люблю звук человеческого голоса – любого. А когда молчат, не люблю. Мы с Марион вечно болтали, и мне этого не хватает. Радио, конечно, ничего, и когда вода плещется в борта, и утки, и казарки – правда, те очень уж шумные, особенно спозаранку. Ты ведь, наверное, тоже любил бы поговорить, если бы умел, – я угадал? Ну а раз не умеешь, я буду говорить за двоих, хорошо?

Пёс облизывался и пыхтел. Прямо улыбался – и при этом внимательно слушал Джо.

– Знаю, что ты думаешь, Пэдди. Ты думаешь: «Интересно, что это за старый чудак, который разъезжает везде в фургоне, похожем на огромную картошку?» Ты ведь обо мне ничегошеньки не знаешь! Ну так слушай: вот тебе краткая история Джо Махони, он же Мистер Картошечка. Шестьдесят девять лет. Автомеханик, в армии научился, чинил «лендроверы», грузовики и всё такое прочее. Марион звала меня Мистер Чини-Починяй, она вечно придумывала мне разные прозвища, целую кучу. – Он усмехнулся. – У нас за домом был сарайчик, моя мастерская, и, когда пора было пить чай, Марион звонила в колокольчик. Иногда я не слышал, ведь в мастерской всё время то пилишь, то сверлишь, то строгаешь. И тогда я опаздывал, и мы закатывали роскошный скандал. Но и это удавалось починить и исправить. Марион говорила, что ссора не должна затягиваться дальше заката, и мы этого не допускали. Она ругалась на меня, что чай остыл. Нашла за что на меня ругаться!

Смех сменился слезами.

– Не обращай внимания. В последние годы я что-то плаксивым стал. Иногда прямо остановиться не могу. Смешной я старый дурак. Ну вот, а потом она взяла и заболела. Болезнь Паркинсона называется. Сначала-то ничего такого – голова немножко тряслась, и всё. А потом стало совсем худо, надо было за ней ухаживать. Тогда пришлось мне уйти с постоянной работы в мастерской и купить «Картошечку», стать самому себе хозяином. Выезжал из дому, только когда Марион сносно себя чувствовала. Некоторое время всё шло ни шатко ни валко. Но потом ей стало хуже, и она поняла, что я не справляюсь. Я говорил ей, что всё у нас путём, но она не верила. Упиралась. Говорила, чтобы я отправил её в «Фэрлоунс», это такой дом престарелых неподалёку. Про это мы тоже скандалили. Но она меня уговорила – она всегда меня уговаривала.

В общем, оказалось, что Марион живётся в «Фэрлоунс» просто лучше некуда. Там заправляет миссис Беллами – и ведёт этот корабль через все рифы, как настоящий капитан, только чуткий и добрый. И сиделки милые и заботливые. Беда в том, что на «Картошечке» много не заработаешь, да и выезжал я редко. Отчасти дело было в этом. Не мог платить по счетам. С машинами я управляться умею, а с деньгами нет – такой уж я.

Поэтому, когда деньги кончились, пришлось мне продать дом, – правда, без Марион мне там всё равно было неуютно. Тогда-то я и купил баржу за сущие гроши. Марион не сказал. Смысла не было. С памятью у неё стало совсем худо, даже меня не всегда узнавала. Знаешь, удивительно – иногда она много говорила про Пэдди, расспрашивала про него, мол, почему я его не привожу, а он уже несколько лет как умер, лет пять-шесть уж точно. А в голове у неё жил до самого конца. Может, так и было, может, старина Пэдди и не умер вовсе. А просто передохнул, а потом вернулся – в тебе, если ты понимаешь, о чём я. Марион была бы рада. Ты бы ей понравился.

Джо поставил фургон где обычно, на берегу канала, и выпустил Пэдди. Запер фургон и нежно погладил борт.

– Славно мне послужила эта развалина. Моя гениальная идея, вот уж точно. Я так и говорил, а Марион считала, что я спятил, съехал с катушек – да-да, так она и выражалась. А уж как она хохотала, когда его увидела!