Рожденный бежать

Кстати, даже Кабальо не без удивления обнаружил, что намеченное им событие превзошло все его ожидания и переросло среди бегунов-экстремалов из андеграунда в «последнее и решительное сражение». За последние два дня тараумарские бегуны по одному или по два продолжали подтягиваться со всех сторон. Проснувшись наутро после марш-броска из Батопиласа, мы увидели отряд тараумара, тащившихся вниз с холмов, окружавших поселок. Кабальо даже не был уверен, бегают ли юрикские тараумара, как и прежде, или бросили это занятие, но больше всего он опасался, что, как в трагической истории с тараумара из Йербабуэны, правительственная модернизация грунтовой дороги превратила юрикских тараумара из бегунов в хичхайкеров. Вид их, во всяком случае, свидетельствовал о переходном этапе: они по-прежнему имели при себе деревянные клюшки-палья (их вариант гонок с деревянным шаром более напоминал скоростной хоккей на траве), но вместо традиционных белых юбок и сандалий на них были спортивные шорты и кроссовки от католической миссионерской организации.

В тот же день после полудня Кабальо охватил восторг при виде мужчины по имени Эрболисто, трусцой прибывшего из Чиниво в сопровождении Начо, чемпиона сорока одного года, жившего в одном из поселков по соседству с Эрболисто. Как и опасался Кабальо, Эрболисто слег с гриппом, но он был одним из старых друзей Кабальо и не допускал и мысли о том, чтобы пропустить гонки, а посему как только он почувствовал себя немного лучше, так сразу схватил мешок с пиноли и на свой страх и риск отправился в путь с намерением остановиться лишь раз, чтобы прихватить с собой для компании Начо.

Накануне дня старта число участников утроилось — с восьми до двадцати пяти. Споры о том, кто же теперь настоящий Непревзойденный, становились все горячее: был ли это Кабальо Бланко, хитрый, старый, бывалый, перенявший секреты как американских бегунов, так и тараумара? Или тараумара из Юрика, вслепую знавшие местные тропы и, в гордости за свою деревню, питавшиеся ее поддержкой? Кое-какие деньги ставились на Билли — Балбеса, Молодого Волка; телосложение этого бога прибоя притягивало восхищенные взгляды, когда бы он ни шел искупнуться в реке. Но самое бурное оживление на главной улице Юрика, бесспорно, вызывали вот эти двое: Арнульфо, король Медных каньонов, и Эль Венадо, его таинственный соперник из иноземцев, Олень.

— Да, сеньор, — ответил я лавочнику. — Арнульфо трижды побеждал в состязании на сто километров в каньонах, а Олень становился победителем в гонке в горах семь раз.

— Но здесь очень жарко, — нашелся лавочник. — А тараумара, они ведь «поглощают» жару.

— Верно. Но в середине лета Олень пришел первым в состязании по пустыне, называемой Долиной Смерти. Никто и никогда не бегал быстрее.

— Никто не превосходит тараумара, — настаивал лавочник.

— Это я уже слышал. Итак, на кого ты ставишь? Он пожал плечами!

— На Оленя.

Жители Юрика выросли, благоговея перед тараумара, но этот высокий гринго в диких оранжевых башмаках не был похож ни на одного из тех, кого они когда-либо видели. Наблюдать, как Олень-Скотт бежит бок о бок с Арнульфо, было жутко; даже несмотря на то что Скотт никогда раньше не видел тараумара, а Арнульфо не общался с внешним миром, эти двое, разделенные двухтысячелетней культурой, каким-то образом выработали один и тот же стиль бега. Они подошли к своему искусству с противоположных сторон истории и встретились точно посередине.

Впервые я это понял на горе Батопилас, когда мы в конце концов добрались до вершины и тропа, кольцом обвивавшая пик, стала ровной. Арнульфо использовал плато, чтобы раскрыться полностью. Скотт бежал рядом с ним, не отходя ни на шаг. Тропа, извиваясь, упиралась в заходящее солнце, и эти двое растворялись в слепящем свете. В течение нескольких минут я не мог различить их: два огненных силуэта, движущихся в одинаковом ритме и с одинаковой грацией…

— Понял! — воскликнул Луис, отходя назад, чтобы показать мне изображение в своей камере. Он рванулся вперед и развернулся как раз вовремя, чтобы зафиксировать все, что я начал понимать о беге за последние два года. Дело было не столько в гармоничной спортивной форме Арнульфо и Скотта, сколько в их гармоничных улыбках; оба они сияли в полнейшем удовольствии от работы мышц, как дельфины, пронзающие морские волны. — Дома это наверняка заставит меня ликовать от восторга, — не удержался Луис.

Если у Арнульфо и было какое-то преимущество, то не в стиле и не в силе духа.

Но у меня была другая причина сделать ставку на Скотта. Все последние, самые трудные, отрезки пути до Юрика он висел у меня на хвосте — и я все удивлялся почему. Он здесь, чтобы увидеть лучших в мире бега, так зачем он попусту тратит свое драгоценное время, топчась рядом с одним из худших? Может быть, ему не нравится, что я всех задерживаю? Семичасовое восхождение на ту гору дало мне ответ на этот вопрос.