Рожденный из камня

Вороной послушался младшего брата, рванулся под самые облака и сбросил сына Фука. Одноглазый бог недорода и бескормицы полетел вниз головой и разбился о камни пропасти, а из пропасти поднялось на поверхность земли пламя: это драконий хвост злоедушного бога ударился в пропасти о скалу и вспыхнула молния.

Не будет теперь на земле недорода и бескормицы, один урожайный год последует за другим, плодоносным, победил воин Добра злого бога! А вороной конь, почуяв волю, поскакал к седьмому великому морю, к своей матери, морской кобылице.

Долго ехал Сосруко, держа перед собой кожаный мешок с семенами благодатного проса. Вместе с ним был в одном седле нарт Бадын. Когда прибыли всадники в Страну Нартов, Бадын сказал:

— Многое понял я, глядя на тебя, Сосруко. Раньше я думал, что тот истинный человек, кто истинный нарт. А теперь я узнал, что тот истинный нарт, кто истинный человек, а тот человек истинный, чей подвиг не для почета и знатности, а для блага людей. Ступай домой, отдохни с дороги, а я пойду к богатырям-сподвижникам, я приду с заветным кожаным мешком, я расскажу о твоем подвиге — пусть позовут тебя на Хасу нартов, тебя, победившего бога недорода и бескормицы, тебя, вернувшего нартам благодатные семена проса! И пусть удостоят тебя самой великой чести, пусть первому тебе дадут отведать крутую кашу, приготовленную из нового урожая.

С ликованием, с почестями встретила земля нартов Бадына, пропавшего без вести и теперь вернувшегося из далекого далека. Бадын заслужил любовь нартов своею отвагой, к тому же принадлежал он к почтенному, всеми уважаемому роду, но вы зададите нам вопрос, вы, слушающие нашу повесть: разве Бадын победил бога недорода и бескормицы? Разве Бадын вернул земле нартов благодатные семена проса? «Это сделал Сосруко, — честно говорил Бадын своим друзьям, восседая на самом почетном месте на сходе богатырей. — Мы, нарты, — говорил Бадын, — должны гордиться таким воином Добра, как Сосруко, земля нартов должна быть ему благодарна. Он вызволил меня из позорного плена, и я не успокоюсь, пока мы не пригласим Сосруко на Хасу нартов, как равные — равного!»

Речь Бадына одобрил глава нартских пиров и бесед Назрей Длиннобородый. Но тут встал с места Пануко. Его багровые щеки раздувала спесь. Он сказал:

— Мало ли в мире худородных и чернокостных? Если мы будем приглашать на Хасу нартов всех, кого произвели на свет пришлые женщины, неизвестно как и откуда забредшие в Страну Нартов, то не хватит места на Хасе людям родовитым и знатным.

Сел Пануко, поднялся Гиляхсыртан. С его тонких губ, словно капли яда, потекли такие слова:

— Кто из вас, братья-нарты, видел Сосруко в бою — в пешем или в конном? Кто боролся с ним? Кто изведал силу его меча? Никто! Может быть, Бадыну померещилось, что Сосруко рассек Меч-ворота? Или, может быть, вы скажете, что сын Фука пал от меча сына Сатаней? Он упал в пропасть, ибо его сбросил туда его собственный конь. Нет подвигов у Сосруко! Неужели среди славных воинов мы дадим место этому сосунку?

Как ни был грузен Пшая, но и он поднялся, чтобы блеснуть и удивить умом:

— На Хасе нартов достоин быть только тот, кто познал просторы мира, кто рассек мечом горные скалы, кто прошел моря и сушу. А Сосруко и через овражек не перейдет, он еще дитя малое!

— Умен Пшая, верно говорит: не перейдет Сосруко даже через овражек, нельзя ему позволить восседать среди нартов! — крикнул кознелюбивый Сырдон, как бы забыв, что Сосруко прошел там, куда побоялись двинуться самые смелые нарты, что Сосруко вернул Стране Нартов семена благодатного проса.

А болтун Гутсакья добавил, радуясь, как все пустословы, звукам собственного голоса:

— Мы закалили наши тела в битвах — а Сосруко? Мы пролили реки вражеской крови — а Сосруко? Мы угнали многочисленные стада у чинтов — а Сосруко? А Сосруко — дитя малое, рано ему восседать на Хасе нартов.

Понимали пятеро завистников: теперь, когда Сосруко вернул Стране Нартов семена благодатного проса, возвеличится имя юного богатыря, а их имена развеются как прах. Сама ненависть говорила устами этих пятерых!

Слушал их глава пиров нартских Назрей Длиннобородый и с укором смотрел на завистников и зложелателей. Слушали их и другие нарты, и гул неодобрения, подобно гулу горной реки весною, прокатился по дому Алиджа. Слушал Урызмаг, но нельзя было понять, дошли ли до его старческого слуха поношения пятерых. Да и негоже ему было поднимать голос за собственного сына. Но поднял свой голос Бадын: