Рождественные бури и штиль

Через несколько секунд ничем непрерываемого молчания, горчичник начал действовать. Ребенок посмотрел на мать, как будто стараясь извлечь из её взоров твердость духа, чтоб перенести жгучую боль; но, глядя на его страдание, Мэри тихо рыдала; недостаток твердости духа в ней самой сообщился ему и он начал реветь. – В эту минуту мистрисс Дженкинс приподняла свой передник и закрыла им лицо.

– Успокойся, милочка! потерпи немного! сказала она по возможности веселым тоном.

Маленькое личико малютки просветлело. Твердость духа возвратилась к Мэри, и обе женщины обоюдными силами утешали его, пока горчичник не подействовал окончательно.

– Ему лучше, мистрисс Дженкинс, посмотрите ему в глазки! Какая разница! Он и дышит теперь легче….

При этих словах вошел доктор. Он осмотрел пациента. Ребенку действительно было лучше.

– Припадок был сильный. Средства, которые вы употребили, превосходны. Часом позже не помогла бы ему вся фармакопея. Я пришлю порошок, и пр. и пр.

Мистрисс Дженкинс осталась выслушать это мнение. С сердцем, совершенно спокойным, она уже хотела выйти из комнаты, когда Мэри схватила её руку и поцеловала: она не могла иначе высказать своей благодарности.

Мистрисс Дженкинс казалась сконфуженною и оскорбленною; казалось, будто она, прибежав наверх, сейчас же вымоет руку.

Но наперекор этим кислым взглядам, через час времени, она тихо сошла вниз посмотреть, в каком положении находился ребенок.

Маленький джентльмен сладко спал после испуга и боли, которыми наделили его друзья, – и в утро Рождества, когда Мэри проснулась и посмотрела на хорошенькое, бледное личико, лежавшее у неё на руке, она с трудом могла представить себе опасность, в которой находился малютка.

Позже обыкновенного она встала с постели и услышала, что в верхнем этаже происходит страшная суматоха. Как вы думаете, что там случилось? – Кот изменил своему лучшему другу: он съел лучшую сосиску своих покровителей; изгрыз и перепачкал все прочие до такой степени, что невозможно было употребить их в дело! Прожорливости кота не было границ! в припадке аппетита он съел бы, кажется, родного отца! Теперь мистрисс Дженкинс в свою очередь бушевала и кричала:

– Я тебе задам негодяй! Я повешу тебя! И когда же вздумал сделать это – в первый день праздника, – когда все лавки заперты! Ну что такое индюшка без сосисок? – гневно заключила мистрисс Дженкинс.

– Ах, Джем! шептала Мэри: – послушай, какой у них шум из-за сосисок – я бы послала мистрисс Дженкинс несколько штучек, приготовленных матушкою – право, они будут вдвое лучше купленных.

– Я не имею ничего против твоей мысли, душа моя. Сосиски не могут сблизить наших отношений, пока Дженкинс не переменить образа своих мыслей, которого я ни под каким видом не могу уважать.

– Но, Джем! Если б ты видел вчера вечером, как она ухаживала за нашим малюткой. Мне кажется, теперь брани она меня сколько душе угодно, я не скажу ей ни слова. Я даже готова угостить её кота своими сосисками.

Слезы выступили на глаза бедной Мэри, когда она, стараясь скрыть свое волнение, целовала ребенка.

– Так снеси же их скорее на верх, душа моя, и подари госпоже этой прожорливой кошки.

Сказав это, Джем расчувствовался.

Мери, положив сосиски на тарелку, не трогалась с места.

– Что же я скажу ей, Джем? – право, не знаю.

– Скажи: надеюсь, вы примите эти сосиски, – потому что моя матушка…. нет, это не годится: – скажи ей, просто, что придет в голову.

С этим советом, Мэри снесла их наверх, постучалась в дверь, и когда ей сказали: войдите, она раскраснелась, подошла к мистрисс Дженкинс и сказала:

– Пожалуйста, возьмите это от меня в гостинец. Их приготовляла матушка.

И, не дождавшись ответа, удалилась.

В то самое время, когда Годгсон собирался итти в церковь, мистрисс Дженкинс спустилась с лестницы и кликнула Фанни. Через минуту Фанни вошла в квартиру Годгсонов и, засвидетельствовав почтение от мистера и мистрисс Дженкинс, объявила от их имени, что им будет приятно, если мистер и мистрисс Годгсон пожалуют откушать к ним.

– И принесут с собой малютку в платке, прибавил голос мистрисс Дженкинс в коридоре, подле самых дверей, до которых проводила она посланную.

Недоумения тут не могло быть, потому что каждое слово было сказано внятно и определительно.

Мэри посмотрела на мужа с изумлением. Она вспомнила, что за несколько минут перед этим, он говорил, что ему не нравится образ мыслей мистера Дженкинса.

– А как ты думаешь, не повредит ли это нашему малютке? – спросил он.

– О нет, отвечала она торопливо: – я бы укутала его как можно теплее.

– А я уж натопила нашу комнату так, что ему не будет холодно, – прибавил голос за дверью.

Как же, вы думаете, они устроили это дело? – Самым лучшим образом. Мистер и мистрисс Дженкинс спустились в квартиру Годгсона и там отобедали. На одном конце стола индюшка, на другом ростбиф, – с одной стороны – сосиски, о другой – картофель. Десерт заменяли плюмпуддинг и сладкие пирожки.