Рождественская история

Леле казалось, что она попала в музей. Она, как завороженная, рассматривала все эти снимки, на которых ее дед стоял рядом с людьми, известными всему миру. Он казался таким же скучающим, как обычно. Они с удовольствием жали ему руку и порой даже приобнимали за плечи. Какая это, должно быть, шикарная жизнь – яркая, насыщенная… и бесконечно далекая от того, что привычно Леле. Это было странное ощущение: Леля понимала, что она вроде как частица этого человека, она с ним связана просто по праву рождения. Но они представлялись такими разными, что указывать на это подобие было попросту стыдно.

Как и в любом музее, здесь были свои тематические выставки. На кухне хранилась посуда со всего света: от мисок, вырезанных из деревьев с другого континента, до фарфоровых чашечек, тонких, как розовые лепестки. Такие и трогать было страшно, не то что пить из них!

В гостиной висели картины, написанные художниками из Африки, Индии и Европы. В шкафу можно было найти национальные наряды нескольких стран – явно подарочные и очень дорогие. Леля понимала, что в шкаф ей лезть не полагалось, но кто тут удержится?

При такой пестрой коллекции квартира рисковала казаться захламленной, однако этого удалось избежать – дизайнер постарался. Мебель при таком скоплении сувениров была предельно простой и очевидно дорогой. Леля ни в одном доме подобного не видела, не знала, как называется этот стиль, да и не надеялась разобраться.

Когда первая волна удивленного восхищения схлынула, Леля почувствовала обиду и неловкость. Неловкость была связана с самой Лелей. В этой идеальной квартире человека, который достиг всех своих целей, она, нежеланная гостья, казалась очевидно чужеродным элементом. Леля чувствовала себя пятном на музейном экспонате – со своими потрепанными джинсами и увешанным значками рюкзаком. Никто не говорил, что ей здесь не место, однако это чувствовалось сразу. Пройдя мимо зеркала, Леля обнаружила, что невольно сжимается, ей хотелось стать маленькой и незаметной, в идеале – невидимой. Она впервые подумала о том, что переезд сюда мог оказаться не такой уж хорошей идеей.

Ну а обида была связана с тем, что в этой огромной дорогой квартире не нашлось места Леле и ее семье. Да, ей позволили пожить в гостевой комнате. Но Леля все равно была тут посторонней – а должна была оставаться постоянно незримым присутствием, именем, которое помнят. Разве не полагалось людям, связанным кровью, любить друг друга по умолчанию? А если да, то почему же среди этих снимков успешных людей и далеких стран не нашлось хотя бы маленького уголка для фотографии Лели и ее мамы? Хотелось бы видеть и папу, но это ладно, дед никогда не скрывал, что не любит его… А свою дочь и внучку должен любить? Или это все-таки так не работает?

Леля попробовала спросить его об этом напрямую тем же вечером. Дед, привычно хмурый, посмотрел на нее так, будто с ним неожиданно пончик заговорил.

– Зачем мне ваши фотографии? Я вас и так на улице узнаю, не переживай.

– Узнаешь и сразу же перебежишь на другую сторону улицы, даже если это скоростное шоссе, где перехода отродясь не было, – проворчала Леля. Она обвела рукой собранные в квартире снимки. – А этих людей ты разве не узнаешь?

– Я храню их здесь не ради узнавания и уж тем более воспоминаний. Это часть моей работы.

– Фотки?

– Атмосфера, – уточнил дед. – Тележурналисты порой более назойливы, чем ты. Если они затеялись получить интервью, их ничто не остановит. Для этого и должна сохраняться правильная атмосфера.

– Ты хотел сказать «настойчивы», а не «назойливы», да?

– Нет.

Дед всегда говорил с ней спокойно, ровно, и придраться было вроде как не к чему, но частенько после разговоров с ним хотелось банально разреветься – как в детстве, когда для этого не нужна была никакая причина. Леля сдерживалась лишь потому, что знала: ни к чему хорошему это не приведет. Мама ведь предупреждала, что не нужно ни на что надеяться и уж тем более затеивать грандиозные планы примирения. Деда следовало воспринимать как необходимое обстоятельство и по возможности не беспокоить.

А Леля так не могла. Ей казалось, что эти дни, проведенные вместе – не случайность, это шанс, который нельзя упускать.

Первый раз она попробовала привлечь его внимание, сняв видеообзор квартиры со своими комментариями. Получилось очень даже смешно и ярко. Дед посмотрел ролик с таким же невозмутимым видом, как по утрам смотрел прогноз погоды, и отказался отдавать Леле телефон, заявив, что она занимается ерундой. Понадобилось сообщение маме и полчаса выяснения отношений, чтобы гаджет все-таки вернули.

Второй попыткой стал прогул занятий в школе. Обычно Леля такого не делала, а тут девчонки пригласили ее с собой, и она сразу же согласилась. Потому что в этом было что-то бунтарское. Вдруг деду как раз такое интересно? Сам он по жизни не то, чтобы бунтарем был, но всегда поступал так, как ему хочется.

И все снова закончилось получасовыми воплями мамы, только не на деда, а на Лелю. Дед же на сообщение о прогулах отреагировал, как смиренный мученик, которому поручили обучить макаку алгебре.